Благородная женщина попадает в джунгли
В этом сезоне пьеса Теннесси Уильямса «Трамвай «Желание» (1947 г.) снова притянула современную сцену: премьеры состоялись и в МХТ имени Чехова, и в превосходном театре «Русская антреприза» имени Андрея Миронова, которым командует известный Рудольф Фурманов (Петербург). Обстоятельство появления пьесы в репертуаре помой-му одна – грандиозная женская роль, таких больше не пишут.
А итог разен – в Питере спектакль оказался куда более цельным и глубоким.
В постановке история смерти Бланш Дюбуа сильно накренилась в сторону драмы мужа её сестры Стенли Ковальского. Его роль взял Михаил Пореченков и по праву актёра и сильного мужчины практически приковал к себе внимание публики.
Пореченков, совершенно верно умелый юрист, защитил собственного храбреца – да, погубил даму, но в целях нужной самообороны, защищая собственную семью от вторжения страшной чужачки. И достаточно слабенькое, декоративное режиссёрское ответ не оспорило действия артиста.
А в театре имени Андрея Миронова мы видим сильную, кроме того твёрдую волю режиссёра Влада Фурмана, что разворачивает историю смерти героини не только как её личную драму, но и как варварства столкновения и трагедию культуры, душевного благородства и наглой животной грубости. И в таком раскладе полное сочувствие вызывает только героиня.
Она – не только несчастная дама в жизненном тупике, но и носительница культуры. Красивой и ненужной, как тот китайский фонарик, что берёт героиня, дабы прикрыть обнажённую электрическую лампочку.
Для джунглей, где она оказалась, все её попытки приукрасить, смягчить, облагородить реальность – жалкие уловки притворщицы. Так как свора неизменно свято уверена, что культура – это ловкий фокус богачей…
Маленькая сцена питерского театра затянута железными щитами с грохочущими роллерами, каковые открывают входы персонажам (живописец О. Молчанов). Наверху, в проёме, видно пианино, украшенное многоцветными стекляшками, в том месте помещаются певица и пианист Юлия Коган.
Ясно – воздействие происходит в Новом Орлеане, притоне и истоке джаза, но певица забрана не чтобы ласкать слух различными фиоритурами. Звуки, каковые издаёт рыжекудрая фурия, сродни ночным концертам джунглей, с воплями гиен и воем шакалов.
Это – дух-покровитель безжалостного племени, в недра которого попала красивая пепельная блондинка Бланш Дюбуа – Нелли Попова.
Пожалуй, по цельности, обаянию и разнообразию это – лучшая из всех виденных мною Бланш Дюбуа. Попова не копирует практически какую-либо голливудскую звезду – её Бланш не вероятная героиня экрана, а бедная посетительница кинотеатра, мечтательная учительница.
В ней проскальзывает то наивная обречённая красота Мэрилин Монро, то пронзительность Вивьен Ли, в противном случае и властная требовательность Бетт Дэвис. Она впитала в себя мир людской грезы – музыку, поэзию, кино, и это для неё – оружие в борьбе с распадом, гибелью и мраком.
Умная и проницательная, Бланш совсем не совершенна, и смерти и страх старости всегда толкает её в каждые случайные объятия (нужно – молодого человека), но это не порок, а слабость.
Дорогая, простительная женская слабость – принарядиться, подкраситься, понравиться и тем самым хоть на мгновение преодолеть холодный кошмар судьбы… Но в то время, когда Бланш укоряет сестру, что та предала века людской развития и спустилась в первобытное общество к мартышкам, она делается грозной судьёй.
Ей разумеется расчеловечивание Стеллы, живущей с обычным мужским монстром-психопатом (злобное чудовище Стенли – хорошая работа А. Большакова).
Стенли (Александр Большаков) и Бланш Дюбуа (Нелли Попова)
Опять-таки в первый раз я заметила на сцене несколько, а двух сестёр, по причине того, что Ксения Каталымова (Стелла) создала полноценный образ, возможно, не меньше трагичный, чем Бланш. Раздавленная самцом Бланш сошла с ума, но осталась сама собой, и её больная душа при ней.
Возможно, в безумном доме ей будет кроме того лучше, чем на городских задворках, в чужой семье, станет и в том месте петь песенки и флиртовать с докторами. А в Стелле происходят подмена и борьба человеческого – на звериное, внедрение джунглей в душу.
Из любящего, красивого, приветливого человека она преобразовывается в тупую визжащую самку. По событиям пьесы, Стелла беременна и в финале уже с ребёнком.
Но в то время, когда свора стёрла с лица земли собственного неприятеля (в спектакле Стенли насилует Бланш без всякого её жажды, это как раз мерзкое принуждение), в свёртке на руках у Стеллы оказывается оскаленная кукла Хеллоуина. Джунгли под завывания рыжего духа-покровителя принимаются выполнять дикий танец торжества.
Замолк лепет человека о собственных страданиях, отыскивании, мечтах – остались ночные крики железного ада…
Для постановки «Трамвая «Желание» в театре «Русская антреприза» Р. Орлом выполнен новый перевод, отжавший различные туманные красивости, – но наряду с этим в тексте нет ни тени вульгарности, помимо этого, режиссёр покинул без трансформации самые известные фразы из прошлой версии. Ритмы спектакля – острые, стремительные, в полной мере приноровлены к современному рассеянному вниманию (зрителя нужно всегда «кормить», в противном случае он отключается), но в них нет никакой тупой механичности.
Твёрдая концептуальность сочетается в режиссёре Владе Фурмане с отменной чувствительностью. Нам не приходится гадать о его совокупности сокровищ – он полностью на стороне культуры, благородства, душевной деликатности, ему жаль несчастных и заблудших, а не тупых и побеждающих.
Вот это и имеется настоящая режиссура, доверяющая автору, трудящаяся на актёрский ансамбль и таким путём создающая личный творческий мир, – это режиссура, а не копеечное самоутверждение на костях автора, погружающее артиста в глупое кривлянье.
Но в наше время для громкого успеха профессионализм и талант не необходимы, они кроме того страшны и вредны. Для успеха спектакль обязан издавать характерный «запашок», на что слетятся «кураторы», раздающие эдакие «ярлыки на княжение».
Среди слагаемых искомого запашка в обязательном порядке должно быть тщетное измывательство над автором и бесформенное актёрское кривлянье. Помимо этого, режиссёр не имеет права высказывать какую бы то ни было любовь либо жалость – человеческие эмоции изгоняются метлой из заявленного торжества «постдраматического театра».
Влад Фурман, показывающий столь откровенное сочувствие смерти культуры, так очевидно предпочитающий поэзию, мечту, надежду на понимание и любовь, по зрелости собственного профессионализма стоит на основной дороге театра – но его в обязательном порядке будут спихивать на обочину. Преувеличиваю?
Да вы посмотрите лишь на сегодняшний перечень претендентов на «Золотую маску».
А зрителя, что желает обычного чуда, т.е. «драмтеатра», в расчёт не берут. Так и живём, не пересекаясь, – критика гугукает собственное, а зритель драмтеатра бежит в том направлении, где ему уготовано счастье.
В тот же театр «Русская антреприза» имени Андрея Миронова. До тех пор пока что имеется куда бежать…
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Джунгли фильм — комедия с Светлаковым C. и Брежневой В.
