Имя — россия, фамилия — грозный
На экраны вышла картина Павла Лунгина «Царь» — произведение во всех отношениях незаурядное. Шестнадцатый век, разгул опричнины. Иван Грозный, великий правитель-самодержец огромной страны — человек очень способный, уверенный в собственной богоизбранности.
Он призывает бывшего приятеля — митрополита Филиппа для помощи в строительных работах самодержавного страны. Но выясняется, что милосердный Всевышний Филиппа — несовместим с наказывающим Всевышним Ивана Грозного…
Выдающиеся Петра Мамонова Олега и актёрские работы янковского, само собой разумеется, обеспечат фильму напряженное зрительское внимание. Но о картине неминуемо будут спорить, потому, что все главные фигуры отечественной истории — до сих пор фигуры спорные.
Об этом — отечественный разговор с режиссером фильма Павлом ЛУНГИНЫМ.
— У меня такое чувство, что вы делали собственный фильм для отечественной аудитории, не высчитывая, как примут «Царя» в мире, так?
— Я, понимаете, не обращая внимания на умное выражение лица, юноша простоватый, кроме того простодушный и что могу, то и делаю. Меня вправду подозревают, что я делаю на потребу западному зрителю, а кто ее знает, эту потребу? Как словно бы это так легко.
Кто бы знал, в далеком прошлом обогатился. Я именно все больше отхожу от западного мейнстрима и вхожу в русские неприятности, каковые меня куда больше тревожат и допекают.
Я становлюсь старше и наподобие должен быть умнее, а полностью ухожу куда-то вбок, на меня отечественные умелые киноведы уже наблюдают с кошмаром, как словно бы я мамонт волосатый.
— Что же поманило вас в образе царя Ивана Грозного, поскольку, скажем прямо, это не тот человек, с которым мы имели возможность бы выпить и закусить?
— Выпить-то мы с ним, может, и имели возможность, но вот успели бы закусить? Иван Грозный — это зарождение русской самодержавной власти как феномена.
Это картина о зарождении таковой власти в Российской Федерации, и это рождение переплелось с личностью Ивана Грозного — неординарной, ужасной, гениальной, пугающей, непредсказуемой. Эта личность — ЦАРЬ — захватила место Всевышнего в нашем мире и начала требовать всеобщего преклонения и обожествления.
До сих пор в том месте лежат и корни отечественных неприятностей, до сих пор мы живем в тени Сурового, она витает над нами.
— О фигуре Сурового идут споры — имеется историки, каковые желают опровергнуть его злодейства и насилие и утверждают, что он чуть ли не праведник и был тесно связан с православными святыми. Что вы думаете об этом?
— Главного святителя того времени, митрополита Филиппа, он убил, так что сообщение, само собой разумеется, у него со святыми прочная. Настоятеля Печерского монастыря, преподобного Корнилия, Грозный смолол в жерновах, так что рассуждения о святости Ивана Грозного — это досужие выдумки.
Он большое количество каялся, и каялся лицемерно и талантливо — но практика его была страшна. Фильм и посвящен тому, как Филипп восстает против тиранической власти царя.
Вы не слушайте экстремистских историков, каковые готовы записать в Распутина и святые и, возможно, кроме того Сталина, вы просматривайте обычные книги вменяемых авторов.
— Безумно двойственно все в Российской Федерации! Нереально хоть к чему-нибудь отнестись светло, легко, благородно. Ужасная двойственность, несоизмеримые несоответствия отлиты в один кристалл. Оттого и дискуссии такие о личностях царей. Людям хочется ясности, а ее нет!
Как вы для себя решаете, что делать с данной мучительной двойственностью?
— Я не могу внести ясность, могу лишь запутать еще больше, по причине того, что я не историк, я все как-то пропускаю через себя, и у меня взор эмоциональный, художественный. Да, эта двойственность мучительна и одновременно с этим плохо занимательна.
Я ее заметил во времени Ивана Грозного, в то время, когда было как будто бы бы два Всевышнего в Российской Федерации — один Всевышний Сурового, Всевышний власти, а второй — Всевышний хороший, Всевышний митрополита и народа Филиппа. Была правда официальной власти, и была вторая действительно, которую все знали.
Уже тогда, в шестанадцатом веке, люди жили в состоянии двоемыслия… Грозный был монстр, тиран, но и гениальный автор, и умница, один из самых образованных людей собственного времени, первая типография открыта при нем, собрана великая библиотека.
Возможно, дар и — эта двойственность, и наказание русских. Возможно, в случае если мы сами на себя посмотрим, то заметим эту двойственность сами в себе…
— В то время, когда трудились над собственной картиной, производили перерасмотрение шедевр Эйзенштейна — фильм «Иван Грозный»?
— Производил перерасмотрение, новыми глазами. Эйзенштейн был гений, а я не гений.
Эйзенштейн делал госзаказ, ему лично товарищ Сталин наблюдал в глаза и сказал: а сними-ка ты, товарищ, фильм про Ивана Грозного (другими словами про меня, подразумевал он). Эйзенштейн создал великое эстетическое высказывание, не касающееся в действительности ни политики, ни кроме того истории.
Его фильм похож скорее на оперу, это завораживающе красиво, трагично, но в том месте нет психологии власти и тайны психологии власти Сурового. Данный фильм стоит полностью раздельно, как потрясающе прекрасный букет, но это фильм не про историю и не про Россию.
Я же желал, напротив, сделать картину куда более камерную и желал при помощи неординарного создания — Петра Мамонова — войти в эту личность, осознать, что же в том месте в кипело. Я забрал лишь один конкретный исторический эпизод, период расцвета опричнины, 1565 год, конфликт Филиппа и Грозного.
Для меня это наиболее значимое столкновение. Филипп, власть духовная, возвысил собственный голос против власти царя!
Из этого вышел мой фильм, куда более скромный, чем шедевр Эйзенштейна.
— В Мамонове имеется что-то поразительное, возможно сообщить, архаическое, как было в зрелом Алексее Петренко. Как словно бы человек знает прошлое всем нутром, а не головой лишь.
— Да, в Мамонове словно бы имеется «матрица» Ивана Грозного, в нем живут глубины и тайны русского духа. Но и в Олеге Янковском имеется потрясающая глубина и тайна.
Понимаете, тут еще неизвестно, кто кого переиграл. Янковский выстроил такое противопоставление, такую стенке выстроил сам в себе, а роль фактически без слов — вот это работа актера! Петр Николаевич — тот не актер. Тот артист.
Он будет на столбе находиться как столпник, на одном пальце, и все равно будет желать быть любимым, быть с публикой. Он не всякую роль может сыграть, он натягивает на себя роли, как рубахи, — какие-то в самый раз, какие-то трещат, тогда он отказывается, и эта избирательность у него верная.
Но, в то время, когда он входит в образ, он делается одержимым. Для меня плоти Ивана Грозного в Мамонове больше, чем в Николае Черкасове, что игрался у Эйзенштейна.
— В случае если сказать о современности, то выясняется, что отечественный современник — Тарас Бульба. Вот вышел фильм Бортко и позвал такую бурю, что и не снилось картинам о сегодняшнем дне.
Выяснилось, непрожито-недоспорено столько в истории! И ваша картина возьмёт лавину точек зрения, по причине того, что и Иван Грозный — также отечественный современник.
— Вы же понимаете, что Иван вышел в фавориты конкурса «Имя Российская Федерация». Это характерно и необычно.
В то время, когда я начинал делать фильм, просматривать об эре Сурового, мне казалось, о нем позабыли, все было негромко. И внезапно он мощно всплывает — за год, пока я подготавливался, вышло пять книг о нем!
Общество как словно бы вопрошает его, вызывает данный дух: ты накажи нас за грехи отечественные, ты бей нас, бедных, мелких, вороватых, но забери все на себя, неси ответственность за все один! Это страшно.
Как словно бы крутится одинаковая карусель, и нет никакого развития по спирали, одинаковая карусель, и на ней стоят различные чучелки по кругу. Петр, Екатерина, другие цари… и где-то стоит и ужасная фигурка Сурового.
И карусель все крутится, и мы то подъедем — то отъедем…
— И внезапно небесный механик надавит на рычаг, стоп! — и мы окажемся не перед фигуркой Екатерины, что было бы самое желательное, а опять перед нами Иван Васильевич… Но имеется же еще и митрополит Филипп, имеется верховная правда!
Что же, эти два всевышнего, Бог Филиппа и Бог Ивана, они кроме того, как говорится, не видятся и не раскланиваются?
— Возможно, ветхозаветный Яхве ближе Всевышнему Ивана, гневливый библейский всевышний, наказывающий, «грозный». на данный момент имеется изучение, где написано, что Грозный практически реализовывал библейские казни, каковые он выбрал из книги Давида. Давид, преследуя неприятеля, приказал истребить и семью его, и скот, и псов, и овец.
Иван был грамотный человек, и он воплощал подобные казни, ощущая себя библейским царем. В то время, когда боярин попадал в опалу, истреблялись и его крепостные, и ближние, и коровы, и кошки, и куры… все это опальное место ветхозаветным бешенством должно было быть выжжено.
А Всевышний Филиппа — новозаветный Христос. «Прощай неприятелей»… Я отыскал в писаниях Сурового потрясающую фразу: да, как человек я безнравствен, а как царь я праведен.
Другими словами он осознавал как человек, что совершает правонарушения, но думал, что эти правонарушения нужны царю. Еще шажок — и возможно счесть, что лишь безнравственный человек и возможно праведным царем!
А у Филиппа была одна действительно, Христова правда — не имеет возможности безнравственный человек быть праведным царем.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Имя Российская Федерация — Иван Грозный
