Любовь, божья матерь, россия с америкой, и чего только нет!
В июле 1981 года в Театре имени Ленинского комсомола состоялась премьера оперы «Юнона и Может быть» композитора Алексея Рыбникова, режиссёра Андрея и поэта Вознесенского Марка Захарова. Тридцать пять лет спектакль живёт на сцене Ленкома, пережив застой, перестройку, распад Альянса, лихие девяностые, гламурные нулевые Это, само собой разумеется, феномен.
Театр всегда лихорадит; театр бредит новизной, артисты уходят, спиваются, болеют, погибают – пьесы, в большинстве случаев, живут недолго. Кроме того самые известные, кроме того всеми признанные шедевры – как «Идиот» Товстоногова со Смоктуновским, «Гамлет» Любимова с Высоцким, как «Калигула» Фоменко с Меньшиковым.
Остались практически какие-то снятые любителями клочки, отрывочки – плёнки, видите ли, не хватало на ТВ, ничего не сняли, подлецы. В репертуаре столичных театров редко сыщешь спектакль кроме того пятнадцатилетней давности – но всё-таки кое-что отыскать возможно.
Скажем, «Ветхую актрису на роль жены Достоевского» в МХАТе имени Неприятного Доронина играется с 1987 года (постановка Р. Виктюка), тот же Виктюк сохраняет «Служанок» В первую очередь 90-х, меняя состав, а в театре «Модерн» идёт более 20 лет «Екатерина Ивановна» Л. Андреева с Алёной Яковлевой. В больном городе Петербурге люди продолжительно не живут (лишь один художественный руководитель, И. Штокбант, начальник Театра-буфф, перешагнул 80-летний предел, в то время как в Москве люди пожить обожают и худруков 80+ в том месте предостаточно).
И разве «Братья и сёстры» Фёдора Абрамова – Льва Додина, сравнительно не так давно возобновлённые в новом составе, смогут претендовать на титул спектакля-долгожителя.
А «Юнона и Может быть» держится 35 лет. Столько, сколько ожидала дочь губернатора Калифорнии Кончитта собственного возлюбленного жениха графа Резанова.
Именно это число именует в конце спектакля Человек от театра – Александр Абдулов (в телеверсии). Вот совпадение! С «Юноной и Может быть» по большому счету – всё непросто
С одной стороны, это полновесный привет нынешнему театру от театра восьмидесятых, в прах и пух разбивающий все измышления на темы неинтересного идеологизированного застойного мастерства советских времён. «Юнона и Может быть» являет завораживающую роскошь профессионализма, профессионализма тотального, торжествующего, победоносного. Музыка, стихи, сценография Олега Шейнциса, хореография Владимира Васильева, костюмы, свет, звук – всё безукоризненно.
Значит, в Советском Альянсе мюзиклов не было? В Советском Альянсе шли музыкальные спектакли и такие мюзиклы, что вам, нынешним, и присниться не смогут, – в Ленинграде их ставили Игорь и Владимир Воробьёв Владимиров, ну а в Москве у Марка Захарова фактически соперников не было.
Создатели «Юноны и Может быть» – в самом расцвете сил (старше вторых Захаров и Вознесенский, они 1933-го года рождения, а Рыбников, Караченцов и Шейнцис – практически что мальчишки, сорока нет), и энергетика спектакля сокрушительна. Застой застоем, а в нации ещё бродят огромные силы, громадные (и, быть может, ужасные) возможности – что и подтвердила последующая история, в то время, когда русские провернули операцию по полной смене публичного строя.
Вот эта подспудная национальная энергия и прорвалась в спектакле Ленкома. Коммунистической же идеологии в нём нет ни капельки, ни тени, ни пёрышка.
Кроме того угнетённых трудящихся – и тех нет, все сплошь графы и губернаторы.
Иначе – не считая пиршества профессионализма, в «Юноне и Может быть» заключена некая тайная. Казалось бы, это хорошее романтическое произведение.
На сцене – музыкальный ансамбль, храбрецы, кордебалет «и» подвижный «хор», каковые в дыму и пламени (что так обожал в 80-х Марк Захаров) говорят историю экспедиции графа Резанова в Калифорнию (1806 год) и его моментальной страсти к Кончитте. Данный пласт спектакля существует предельно внятно, Марк Захаров не был бы режиссёром-инженером, если бы не сделал сюжет ясным для всех.
Он ни при каких обстоятельствах не затемняет суть собственных композиций и попусту не интересничает. Да, храбрец отправился в Америку, влюбился, спел два убойных хита («Белый шиповник» и «Ты меня утром разбудишь»), погиб от простуды (прозаическая эта простуда, о которой поётся в песне – «заслонивши тебя от простуды, я поразмыслю, Боже Всевышний», – стала символической).
Но до чего это уникальный для 1981 года храбрец!
В белой рубахе (романтический храбрец обязан быть в белой рубахе!), с раскалёнными глазами, великолепно-печальный, в полном напряжении обнажённых нервов, Караченцов игрался – храбреца мистерии. Спектакль начинался с православных песнопений и заканчивался звонкой «аллилуйей».
В нём являлась Казанская Богородица в полный рост с младенцем. Обращение к Господу появлялось чуть не каждые 180 секунд.
Храбрец информировал об одиночестве собственного разрозненного поколения, выпевал грустные слова о том, что свободы нигде нет и заявлял Господу: «Я – Твой погибший план» И целью этого Резанова был очевидно не товарообмен с Калифорнией, но что-то совсем иное – осуществление другого идеала судьбы, просветление людей, мечта о творческом и амурном альянсе Америки и России.
Так, оказалась мистерия о русском храбрец, влюблённом в Мадонну (собственного рода пушкинский «рыцарь бедный»), что вознамерился совершить прорыв в совершенное, но погиб «на полпути». Оттенок возвышенной и ужасной неудачи, столь понятный и очевидный на Русской почва, лёг на прекрасную амурную историю и дал спектаклю такую замечательную меру обобщения, что наблюдать его выяснилось вероятным три десятилетия с лишком.
Тугие и твёрдые ритмы спектакля, само собой разумеется, держали его конструкцию – но мало ли было таких конструкций, а выжила лишь «Юнона и Может быть». Мистерия о «половине пути» русского храбреца схватила что-то из вечности, прикоснулась к ней, как, фактически, и поётся в песне: «и коснутся тщетной выси пара фраз, залетевших оттуда».
Лишь высь эта, разумеется, не тщетна. Тщетны на скорую руку сляпанные спектакли-однодневки, полные грязи, цинизма и злобы.
Кормление зрителя откровенной халтурой.
Так что укоризненный «привет» театру нынешнему от театра 1981 года достаточно поучителен.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Океан Божьей Любви — Simon Khorolskiy & Sisters (сёстры)
