Народ бросил своего бога, но бог не бросил свой народ
Полная 13-серийная версия фильма Никиты Михалкова «Утомлённые солнцем – 2», продемонстрированная по каналу «Российская Федерация 1», всецело развернула грандиозный план, объединивший лучшие силы отечественного кинематографа.
Михалков, само собой разумеется, несёт основной груз ответственности за собственную картину как режиссёр, соавтор сценария, исполнитель центральной роли и главный продюсер. Но так как он собрал громадный коллектив потрясающих мастеров, украсивших бы любую студию мира.
Строение кадра, звук, актёрская игра, текст, музыка, подбор места действия, грим, костюмы – всё высшего сорта. (Михалков, как булгаковская Маргарита, питает слабость ко всем людям, могущим что-либо делать первоклассно.) А потому, походя топтать фильм – значит, безвинно унижать не только выдающегося режиссёра, что знает о кино практически всё, но и много работников кино, сохранивших неповторимый профессионализм.
Но это было сделано. Люди слушали неправда о «провале Михалкова в прокате и у критиков» и – о, легковерные!
– принимали всё за чистую воду. Что ж, сейчас у них был шанс образумиться и верить, наконец, своим глазам.
Телеверсия «Утомлённых солнцем – 2» явила непреложный факт: громадному плану, воплощённому в огромном материале, было тесно и душно в киноформате. Он спрессовался в концентрат, стал сверхнапряжённым и, быть может, тяжёлым для восприятия.
Я-то и киновариант полюбила, но поразмыслила, что Михалков дал дань современным стандартам, где ни один кадр не продолжается больше трёх секунд, дабы стать своим для современной аудитории. Выяснилось – он резал по живому, укладываясь в рамки времени, каковые давили живую ткань его фильма.
И вот всё поднялось на собственные места – виден чёткий узор сюжета, расширились роли, показались новые лица, причём все замечательно сыгранные (скажем, Вера Воронкова в роли врача Софьи Гринберг). А основное, возвратилась прелестная «михалковщина» – другими словами полная подробностей и художественных деталей воздух каждого эпизода.
С луной, дождём и солнцем, с психотерапевтической разработкой каждого персонажа. Воздух, втягивающая зрителя в сопереживание, – давешний конёк Михалкова, и уж тут ему равных нет.
Всем своим храбрецам, от мелка до громадна, режиссёр дарит собственное могучее чувство судьбы, свойство неистово жить мгновения бытия. Пускай это всего пара мин. до смерти, но они будут прожиты в полную, богатырскую русскую мощь.
История, поведанная в картине, создана из прозы и удивительного сплава поэзии, вымысла и правды, нежности и жестокости. Это и имеется художественность, другими словами создание СОБСТВЕННОГО мира.
В случае если желаете, перед нами – душа живописца. С его наивной, буквальной верой в животворную силу креста и органической любовью к родному.
С его обострённым, кроме того ужасным эмоцией Потерянного (ушедшего времени, погибшей любви). Его война это – собственного рода мистерия, куда он нырнул вместе с дочерью, дабы прожить все «предлагаемые события», как собственную жизнь.
Не сообщишь, что Никита Надежда и Михалков Михалкова «прекрасно играются». Прекрасно, кроме того превосходно играются Меньшиков и Маковецкий, Суханов и Дюжев, Мерзликин и Смольянинов, Миронов и Ильин, да вся прекрасная актёрская команда.
Но в дочери Михалковых и существовании отца имеется что-то вне профессионализма, что-то детское, милое, «взаправдашнее».
«Формулу» картины я бы выяснила так: любовь дочери и отца спасла их от смерти на войне, любовь Всевышнего к народу спасла Россию от смерти. Народ кинул собственного Всевышнего, пленившись идолом, но Всевышний не кинул собственный народ.
В плане спасения участвуют малые и великие мировые силы, от комарика до Главнокому, вовсю орудует случай, есть порою чудо – и жертвует плоть и свою кровь сам народ.
Это сильный, весёлый, храбрый народ. Но – заблудший, заплутавший.
Вместо «Господи, помилуй» он твердит «Благодарю, товарищ Сталин». Ему внушили, что любовь к родным – химера, а огромные головы какого-либо идолища в детских лагерях – норма судьбы. Обожать и беречь людей – таковой идеи нет и в помине
В существовании народа нарушено что-то основное, его судьбой распоряжаются те, кому чужая жизнь копейка. Кто не задумается кинуть двести курсантов за просто так под вражеские танки либо погнать штрафбат брать неприступную высоту под огнём заградительных отрядов.
Что же это, сатаны какие-то? Да нисколько: налюбуйтесь на новоиспечённого генерала Мелешко (хороший Р. Мадянов), восьмого сына деревенского скорняка.
Мы же заметим ужасный механизм, заведённый от обиды мелкого человека, упоённого своим возвышением, ликующего от взятой незаслуженной власти. Почувствуем, как вырастает на неистовых скоростях его чёрное самолюбивое гнусное «я». Так вот это и имеется сатана, не с копытами и рогами, а в душе человека
Негодные люди у власти. Мелкие мерзавцы, ни во что не ценящие жизнь людей, – в начальниках.
Что за не добрый рок России!
В первой части эпопеи случай провоцирует цепь трагедий, торжествует тотальная смерть. Во второй – что-то высветляется и поворачивает в другую сторону, случай начинает помогать, помогать спасению судьбы.
Само собой разумеется, так не было в действительности – люди гибли по воле случая во все годы войны. Но не в историческом, а в метафизическом замысле что-то такое, какой-то «щелчок», поворот винта, перелом на победу был без сомнений.
Принципиально важно осознать, что «Утомлённые солнцем – 2» – не исторический, не документальный, а поэтический фильм, замешенный на чистой лирике. В нём физически ощутимо продемонстрирован тяжелейший труд войны, сплетённый из миллионов личных упрочнений.
Но в рассказ о народе, войне и Боге вплетён и горько-ласковый рассказ о человеке, безвозвратно утратившем собственную любовь, – новелла о печальном возвращении командира дивизии Котова в дом к Марусе (красивая В. Толстоганова превосходно заменила И. Дапкунайте).
Это, само собой разумеется, конкретное повествование о персонаже, но и не только оно. Это ещё и поэма об потерянном времени и неосуществимости возвращения к прожитому счастью, в то время, когда всё около – то же самое, да не то, прошлый воздушное пространство ушёл, прежний свет померк.
Чувство, привычное каждому хоть какое количество-то пожившему человеку, превратилось у Михалкова в кинопоэзию, замешенную на самой отборной «михалковщине», в то время, когда ансамбль актёров как будто бы преобразовывается в оркестр, играющий музыку судьбы…
Очень многое возможно имитировать на белом свете – лишь не любовь и веру. Не сделал бы Никита Михалков собственный фильм без этого – без любви и веры.
На мой взор, как живописец он безукоризнен – всё другое, все крики про мигалки и цена дороги к его имению такая похабная мышиная возня, пена и такой хлам, что я решительно отказываюсь впускать это в сознание.
А воспримет ли эту глубокую и сложную картину в нынешней обстановке раздражённая и политизированная публика, жаждущая сиюминутной правды и трескучих лозунгов, – второй вопрос.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
