Больной талант
Новая картина Балабанова снята по сценарию С. Бодрова-младшего, соединившего рассказы Михаила Булгакова из «Записок юного доктора» с его же рассказом «Морфий». «Записки юного доктора» — произведение яркое, пронизанное счастьем победы гениального врача над тьмой судьбы. «Морфий» — мрачнейший этюд о гибели и болезни таланта. Соединение этих рассказов в единое повествование, но, в полной мере законно: источник один — личность автора.
Сам Булгаков пережил и радость успешной работы, и мучительную зависимость от наркотика. Гениальные русские люди склонны к смерти — если она не приходит извне, то подстерегает их снаружи.
В обращении с прозой Булгакова режиссер показал отменный вкус. Многие отчего-то считаюм, что он дикий человек, но это иллюзия.
Балабанов родом из интеллигентнейшей свердловской семьи, окончил Университет зарубежных языков и снял в молодости картины по Беккету («Радостные дни») и Кафке («Замок»). Кстати, хорошие картины, никак не хуже того, что он делает на данный момент.
По отношению к творчеству так как вряд ли уместно сказать о развитии (развитие не редкость от низших форм к высшим), скорее о проявлении, воплощении заложенного.
Воздействие «Морфия» происходит зимний период 1917 года, в первые месяцы по окончании революции. Фильм легко стилизован под эстетику немого кино — эпизоды снабжены модерновыми заставками-надписями: «Первый укол», «Метель», «Первая ампутация»…
Фильм сопровождает глухой, щемящий звук граммофона, доносящий голоса А. Вертинского, Н. Тамары, Н. Плевицкой. Фортепьянный проигрыш из песни Вертинского «Что вы плачете тут, одинокая глупая деточка, кокаином распятая в мокрых проспектах Москвы…» делается лейтмотивом картины, чей главный герой — именно такая вот «одинокая деточка», распятая наркотиком.
Врач Поляков, худенький культурный мальчик в очках, замкнутый, щекотливый (Леонид Бичевин), оказывается закинут в ужасную заснеженную русскую равнину, откуда ему привозят несчастных больных людей в изрядном количестве. Приют цивилизации, добротная древняя поликлиника с ее солидными шкафами и слепяще-белыми одеяниями хороших сестер — маленький смелый оазис в жути и море хаоса.
Известное свойство Балабанова неспешно и властно втягивать зрителя вовнутрь фильма явлено в «Морфии» совсем. Метель, волки, замученные лошади, необычный пожарный шлем на вознице — и мы въявь ощущаем, как тяжко обнимает жизнь собственного храбреца, бедного человека, тут, в диком поле.
Врач принимает роды «с поворотом на ножку», делает ампутацию, констатирует смерть, проводит «трахеотомию», отчаивается, берет себя в руки, бегает просматривать книжки в разгар операций, унимает дрожь в испуганных руках. Руки врача не смогут дрожать — и режиссер показывает нам (пара секунд), что видит врач на протяжении ампутации.
Без всякого любования — так нужно, мы должны осознать ежедневную судьбу доктора.
Это действительность — это тело человека, страдающая плоть. Никто не защищен от этого — ни дети, ни здоровые мужики, всем протеиновым телам положен один боль: и закон мучения.
Врач болен и сам, у него расстроен желудок — и для облегчения страданий сестра Анна (сильно играется И. Дапкунайте, по большому счету актерский ансамбль фильма совершенен) вкалывает ему роковой шприц.
Мы не заметим того, что грезится врачу по окончании приема отравы, никаких сладостных галлюцинаций. Тут Балабанов строго реалистичен и безжалостен — мы будем замечать лишь кошмар распада.
Как дорогой, легкий, хороший мальчик с рассеянной, безумной полуулыбкой на губах неспешно доходит до беспредела, до воровства в чужой поликлинике, до иглы, вкалываемой прямо через нечистую одежду.
Но русским так как мало простой трагедии всякой протеиновой жизни, им необходимы еще и дополнительные исторические мучения. И вот уже полыхают усадьбы; обгоревшие тела бывших соседей привозят тому же Полякову; в уездном городе по улицам гуляет какая-то безграмотная шантрапа; а сотрудник-врач Горенбург, сам морфинист, выясняется в числе новых «хозяев» данной вечно несчастной, вечно сумбурной жизни.
В то время, когда Полякова задают вопросы, кто он, к какому отряду либо классу причисляет себя по убеждениям, он строго отвечает: для врача имеется два рода людей — больные и здоровые. Золотые слова!
Вписать бы их жирным красным карандашом поперек религий и всех идеологий! Но сам врач — из больных. Не выдержать ему одному среди «тьмы египетской».
Бредет он среди русской трагедии и видит афишу «синематографа» — идет некая «Лунная красивая женщина» (Балабанов точен, такая картина с Верой Холодной была выпущена в 1916 году). Битком набито народу, все гогочут, ликуют.
Страна катится к линии — а они гогочут! Смеется совместно со всеми и отечественный больной врач.
Вкалывает последнюю дозу. И добывает револьвер… Таковой вот привет-поздравление от Балабанова столетию русского кинопроизводства!кат вышла картина Алексея Балабанова «Морфий».
Любой раз, в то время, когда его новый фильм выходит на экраны, многие критики говорят, что вот «это лучший фильм режиссера». Получается, что Балабанов снимает все лучше и лучше. К тому же один фильм за вторым.
И эдак неизвестно, до чего он дойдет по лестнице совершенства с таковой скоростью. Нет, хотелось бы, дабы режиссер шел по ней все-таки как возможно продолжительнее.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Николай Ильин – Сосо Павлиашвили — Небо на ладони – Х-Фактор 8. Первый кастинг
