Бремя книги человеческой

Бремя книги человеческой

Со 2 по 6 сентября на ВДНХ состоялась 28-я Столичная интернациональная выставка-ярмарка книги. К простому читательскому интересу сейчас добавилась и нота встревоженного любопытства – не исчезает ли бумажная книга вовсе, не следует ли хоть поглазеть на неё на прощание?

ВДНХ больше никто не именует ВВЦ; фонтаны в порядке – но из динамиков, разрушая очарование советской старины, гремит какое-то жалкое радио с второразрядной английской попсой. Это следовало бы запретить – не грезить же, дабы у управления ВДНХ внезапно откуда-то завёлся вкус и оно включило прекрасную музыку советских композиторов.

Они, бедные, наверно и фамилий-то таких не слышали: Дунаевский, Шостакович…

Ярмарка книги так же, как и прежде достаточно многолюдна, частенько видится народ с чемоданчиками на колёсах: бумажная книга – продукт материальной культуры, имеет вес и по большому счету настоящая вещь. На стендах ярмарки большой сегмент продажи составляют принципиально дорогие книги, переиздания в кожаных переплётах и золотым тиснением.

Приобретёшь такое, закроешься на даче – и мни себя помещиком. на данный момент так как миллионы хотят жить так, как жили 10 тысяч людей в позапрошлом веке.

Неспециализированная нивелировка общества сказалась и на книжной ярмарке: ушли всякие крайности наподобие тяжёлой эротики либо языческих галлюцинаций. Редка политическая книга, мало стендов политических партий.

Разве что на стенде «Яблока» возможно безвозмездно взять поучительную брошюру «Если вы повстречали полицию». Из неё я определила, «в отношении кого не разрещаеться использовать огнестрельное оружие с производством выстрела на поражение» – оказывается, в первую очередь в отношении дам. (Вот тебе и равноправие!) Основное чувство от ярмарки – изобилие детских книг, но я ничего не могу с собой сделать, большая часть современных детских книг меня не радуют, я имею в виду полиграфическую точку зрения.

Кроме того в случае если это воспроизведение прошлых изданий, что-то в этих книжках не то. Бездушные они какие-то.

Но, возможно, детишки полистают эти книжки, позже их чайком обольют, кошка поцарапает, в шкафах они полежат – и одушевятся?

Кстати, о детских книгах. Я была совсем поражена сборником известного поэта (она именует себя «поэтка») Юнны Мориц «Сквозеро».

Само собой разумеется, я знала, что Мориц не только для детей пишет, она изысканный лирик, но в Юнне Петровне, выяснилось, живёт пламенный публицист. Мориц яростно защищает Россию от «либеральных» нападок и хочет ей выстоять и победить в окружении «бомбократов».

Страна, проигравшая исторически,

Народ, вымирающий катастрофически,

Целый покалечен генетически,

Болен физически, болен психически,

Не окультурен демократически,

Всем угрожает машинально,

В гроб не ложится эгоистически,

Сопротивляется фантастически,

Ещё огрызается иногда!

Так язвит смелая поэтка 1937 года рождения. Гражданская позиция очевидно принесла Юнне Мориц сильную убыль круга друзей, но заподозрить её в неискренности нереально.

Никаких иллюзий относительно власти мы в её книге не отыщем, но любимую страну поэтка жёстко решила не оставлять ни душой, ни словом. Сборник «Сквозеро» иллюстрируют картины самой Юнны Мориц, оставляя стойкое чувство превосходной талантливости автора.

Её либеральным приятелям следовало бы носить Юнну Мориц на руках, а не шипеть о маразме старухи.

Среди громких новинок прозы – роман Петра Алешковского «Крепость», в центре которого – настоящий храбрец, археолог Иван Мальцов. Воспользовавшись собственным опытом (Алешковский по образованию археолог), создатель развернул красивую картину борьбы честного, твёрдого, неудобного индивидуума со всем коррумпированным миром правительства города Деревск.

Он человек образованный, но не хлюпик, владеет недюжинной физической силой и волей к судьбе. Археологу Мальцову иногда снятся исторические сны о русской судьбы под властью Орды.

Что ж, и хуже было, не смотря на то, что нынешние госслужащие давят из Отчизны дань больше монголов. Алешковский не идеализирует православие, отчего его роман лишён слащавых красот легко доставшейся веры, но он выполнен глубочайшего уважения к людям и трудам Отечества.

В сюжете нет неестественной занимательности: всем жанрам Алешковский предпочитает «жизнеописание»; язык строгий, хороший; большое количество правильных ясных подробностей. Просматривать будет необходимо медлительно – это важная литература.

Кстати, о настоящем и прошлом. Из любопытства забрала в руки «Словарь устаревшей лексики», издающийся под руководством Академии наук. Сходу выпало слово «златоглавый». Хм, разве это так уж устарело?

Разве о церкви никто не говорит и не пишет «златоглавая»? Листаю дальше – оказывается, и «добропорядочный» попало в устаревшие. «Да что ж такое!» – вскрикнула я в этот самый момент поняла, что к числу устаревшей лексики отнесены и «любовник» с «любовницей».

Академия наук очевидно над нами издевается.

Из документальной литературы примечателен сборник «Школа судьбы» («честная книга»), автор-составитель – Дмитрий Быков. Это маленькие воспоминания людей о советской школе 50–80?на данный момент годов, индивидуальные, неприкрашенные, непритязательные.

Из них мы выясняем, что феминизированная советская школа при всех кошмарах давала хорошие знания и воспитывала каким-то малоизвестным науке методом порядочных людей. Авторы сборника наблюдают в прошлое, по большей части с любовью и юмором.

Нельзя сказать, дабы это было весьма уж весьма интересно просматривать, но как документ книга в полной мере состоятельна. Но по составлению имеется замечания: совсем ни к чему в этом сборнике были воспоминания о школе 90-х годов.

Они выпадают из неспециализированного корпуса, по причине того, что 90-е годы несут в себе колорит мерзости. Это же история советской школы, а не публичного распада. Помимо этого, среди авторов через чур много дам, а среди мест действия через чур много Москвы.

Неспециализированный вывод, но, предсказуем: ни при каких обстоятельствах по отношению к советскому прошлому мы не избавимся от двойственности, где негодование и презрение будут спаяны с печалью и нежностью, ни при каких обстоятельствах. Нужно обучиться осознавать это и не стремиться всё выкрасить одной краской.

Имеется на свете сложные явления, и относиться к ним приходится сложно.

Что касается выступлений на ярмарке живых писателей, то они постоянно вызывали во мне сочувствие и ужас к выступающим: внимание визитёров рассеянно, писатель что-то кричит в микрофон, суть происходящего неочевиден. Совладать с таковой обстановкой смогут лишь титаны наподобие Познера либо Радзинского.

Но таких у нас мало. Это ж при товарище Сталине нужно появиться.

Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ

Прочтённые книги января 2014 (2 часть)


Вы прочитали статью, но не прочитали журнал…

Читайте также: