Картон раздора
В Санкт-Петербурге вовсю смакуется малоприятная история, которая связана с теневым оборотом произведений искусства, вынесенная на публику антикваром и коллекционером Андреем Васильевым. В 2009 году он приобрёл у издателя Леонида Шумакова гуашь русского живописца Бориса Григорьева «В ресторане», написанную в 1913 году.
На аукционах «Сотбис» либо «Кристи» работы актуального в наше время Григорьева уходят не меньше чем за пятьсот с лишним тысяч евро. Отечественные «домашние» арт-дилеры запросили всего 250 тысяч долларов наличными.
Но картон был подделкой, о чём сказали сперва сотрудники Центра Грабаря, а после этого и специалисты Русского музея.
Справедливость обуяла
Сюжет этого детектива так туго закручен, что над ним бьются следователи, судьи, журналисты, музейщики, обыватели и знатоки. Блестящий рисовальщик, мастер гротеска Борис Григорьев точно бы изобразил одураченного мистера Х (не будем именовать фамилий) если не в изломанной позе балансирующего на цыпочках Мейерхольда с загадочными и умными ценителями мастерства под левой рукой и бездушной Фемидой под рукой правой, то уж совершенно верно в образе готового на всё, яростного и безрадостного банкрота.
Что же до Андрея Васильева, то он, обуянный эмоцией справедливости спустя два года по окончании собственной тайной и неудачной арт-сделки, начал раздавать интервью и именовать имена причастных и не причастных к ней персонажей. По версии Андрея Васильева, он приобрел предложенную ему Леонидом Шумаковым работу Григорьева.
Посредник заверил, что она «происходила» из легендарной (в антикварной среде), солидной ветхой ленинградской коллекции. Как говорят арт-дилеры, у произведения был хороший провенанс.
Дескать, картон данный в начале XX века принадлежал известному коллекционеру и петербургскому меценату Александру Бурцеву, что в 1914 году опубликовал чёрно-белый снимок картины в принадлежавшем ему издании «Мой издание для немногих» (Васильев приобрёл кроме того принадлежавший Григорьеву экземпляр издания с репродукцией картины «В ресторане» с пометками живописца). Около сотни лет эта работа больше нигде и никем не публиковалась.
В 2010 году радостный коллекционер отвёз собственное приобретение в Москву на выставку в рамках «Года Франции в Российской Федерации». Там-то к хозяйке галереи и подошла некая сотрудница художественного научно-реставрационного Центра имени академика И.Э.
Грабаря и сказала, что в экспозиции размещена фальшивка. Выясняется, весной 2009 года (за несколько месяцев до приобретения акварели Васильевым) некоторый тайный клиент (имя не именуется) привозил к экспертам Центра Грабаря данный самый картон Григорьева на экспертизу.
Работа была такой качественной, что казалась подлинником, но химико-технологический анализ красочного слоя продемонстрировал, что в ней использованы пигменты, каковые начали использоваться лишь по окончании Второй мировой – к тому времени Борис Григорьев погиб.
Андрей Васильев, он утвержает, что не поверил экспертам Центра Грабаря – он списал беседы искусствоведов на корпоративные интриги.
«Но в марте 2011 года я сдал вещь в Русский музей на официальную экспертизу в расчёте на то, что, возможно, случилась какая-то неточность, – сказал коллекционер изданию Esquire 1 марта 2012 года. – Практически спустя семь дней все тамошние технологи объявили, что картина красивая и действительно настоящая. Вещь была в Русском музее на изучении с марта по начало июня 2011 года, и одвременно с этим в том месте открылась громадная выставка Григорьева.
Выходят каталоги, и – о кошмар! – я вижу в них собственную картину, которая, оказывается, находится в запасниках Русского музея с 1983 года. У меня появляется чувство, что со мной играются в «напёрстки».
Бензина в пламя подозрений подлило имя ещё одного посредника, что внес предложение Шумакову реализовать акварель Григорьева. Выясняется, изначально Андрей Васильев не спросил, чья вещь, – возможно, в теневом арт-бизнесе это не принято.
А продавцом была бывшая сотрудница Русского музея, с 2003 года – личный искусствовед, специалист финского аукциона Bukowskis Елена Баснер (дочь автора песни «С чего начинается Отчизна»).
Потом господин Васильев говорит, что в первой половине 80-ых годов XX века под редакцией Елены Баснер вышел каталог с описанием – без иллюстрации – «В ресторане» Григорьева.
«Пускай моя вещь мало повисит у тебя»
Помощник директора Русского музея по науке Евгения Петрова прокомментировала для «АН» шумиху около подделки Григорьева предельно открыто:
– Для начала желаю заявить, что в массмедиа по большей части тиражируются недостоверные факты, излагаемые заинтересованной стороной – господином Васильевым.К нашему глубокому сожалению, коллекционер не только их грубо подтасовывает, но и опускается до прямой клеветы на Русский музей.
Но мы всё-таки ратуем за конструктивный диалог, по причине того, что понимаем, как расстроен господин Васильев неудачной приобретением и отечественным отрицательным заключением на предоставленную им на экспертизу вещь.
Работа Бориса Григорьева, хранящаяся в запасниках Русского музея, вправду снаружи весьма похожа на картон «В ресторане», купленный Андреем Васильевым в 2009 году. Но отечественная гуашь – подлинник, подтверждённый научными изучениями, и именуется она «Парижское кафе».
В первой половине 80-ых годов XX века семья ленинградского коллекционера Бориса Николаевича Окунева передала в дар Русскому музею картины, каковые он собирал всю жизнь. В составе этого дара поступило и «Парижское кафе», написанное в 1913 году, размером 53,3х70,7 см (картон, акварель, гуашь, темпера, белила).
Сходу выделю: у вещи, принадлежащей г-ну Васильеву, размеры 62х79 см, другими словами она больше. Графической частью этого дара занималась вовсе не юный ещё тогда сотрудник Елена Баснер, а Елена Николаевна Селизарова – важный, умелый искусствовед, та самая, кто ещё в 1965 году сделала первую в Русском музее выставку Петрова-Водкина.
Во второй половине 80-ых годов двадцатого века коллекцию Окунева мы продемонстрировали зрителям, к выставке выпустили каталог, что редактировала Елена Селизарова. В том простеньком, как тогда было принято, каталоге находилось только краткое описание работы Бориса Григорьева «Парижское кафе», без иллюстрации, Селизарова сделала пометку к ней – «версия?».
Елена Баснер к графической части выставки коллекции Окунева и к каталогу не имела отношения, потому, что трудилась не в отделе графики, а в отделе живописи и в ту пору интересовалась скорее крутым авангардом типа Малевича.
На большой первой в Российской Федерации персональной выставке Бориса Григорьева весной 2011 года, которую мы продолжительно и с громадным наслаждением собирали, «Парижское кафе» было представлено только репродукцией в цветном красочном каталоге. Если бы мы знали, что около похожей жанровой зарисовки якобы Григорьева уже вовсю кипят нешуточные страсти, будьте уверены, мы бы повесили его «Парижское кафе» на видное место и тем самым продемонстрировали, что с отечественной работой всё в порядке.
Но она тогда в экспозицию кроме того не вошла, так же как и ряд других работ этого автора, поскольку залы у нас не резиновые.
Сейчас о важных обвинениях г-на Васильева, утверждающего, что принадлежащая ему гуашь была скопирована в фондах Русского музея. Любой человек, который связан с мастерством, знает, что перемещения музейных предметов со строго определённого места хранения с целью осмотра, реставрации, фотосъёмки, экспозиции фиксируется актами выдачи либо пометками в особом издании.
Андрей Васильев говорит, что его копия была сделана с отечественного оригинала. Нельзя исключать, что это утверждение может оказаться правдой, – нам самим весьма интересно, откуда взялась подделка. светло одно – её изготовили задолго до поступления гуаши Григорьева в Русский музей.
Но с 1984 года в Русский музей никто не обращался прося скопировать какую-нибудь работу Григорьева.
Прошу обратить внимание на даты. Гуашь «Парижское кафе» была создана автором в 1913 году.
Борис Окунев приобрел данный картон в 1946-м в антикварном магазине. В Русский музей коллекция Окунева поступила в первой половине 80-ых годов XX века. Что происходило с работой 30 лет до Окунева и 40 лет во время владения ею этим ценителем и ленинградским собирателем?
В чьих руках она была с 1913 по 1946 год – неизвестно. Из уст Васильева кроме того раздалось, что, дескать, «что-то» похожее на Григорьева «валялось в гараже».
Но мы-то знаем, что в гаражах такие вещи не валяются. Умудрённые обширным опытом эксперты музейного дела, мы выслушали в жизни много исповедей статусных коллекционеров.
И превосходно знаем о том, где и как хранили либо прятали они собственные сокровища, как к ним трепетно относились. У них было не принято афишировать коллекции, но в прежние времена они однако показывали «своим», у кого что имеется.
Для интереса коллекционеры обожали изменяться работами, дескать, пускай у тебя сейчас повисит моя картина, а у меня – твоя. В азарте они иногда кроме того «стена на стенку» изменялись.
Мы не утверждаем, что таковой обмен практиковал Окунев, легко мы знаем, что практика такая – была. Так как коллекционеры прежде всего страстные собиратели, какими бы важными людьми они ни представлялись нам в простой судьбе.
Разрешил на «посмотреть», на «поизучать» верному человеку, а в том месте, кто знает, что происходило с работой?
Значит, версия о том, что за 70-летний период судьбы этого картона вне стен Русского музея его имели возможность неоднократно подделать, в особенности во время с 1913 по 1946 год, в праве на существование.
Опровергать каждую небольшую неправда, излагаемую г-ном Васильевым, дело неблагодарное, но из данной лжи складывается мозаика громадной клеветы, разрушающая деловую репутацию Русского музея.
Увы, обстоятельством всех бед Андрея Васильева являются его же личные неточности. Глубоким изучением гуаши он озаботился спустя два года по окончании приобретения. В большинстве случаев, искушённые коллекционеры поступают напротив.
Лишился ожидаемой прибыли, нарвался на подделку – пеняй на себя! А мстить музею из-за отрицательных выводов опытной экспертизы – недостойно.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
FORTNITE РАЗДОРА: Сони против Nintendo
