Казни, пытки, маскарады
Представители всех классов средневекового общества имели достаточно свободного времени. Дворянство, в то время, когда не было занято ратными делами, развлекалось охотой, празднествами, поединками и турнирами.
Не обращая внимания на это, оставалось большое количество времени, не занятого ничем.
Расстояния, непогода либо нехорошие дороги довольно часто вынуждали аристократов, в особенности зимний период, оставаться в усадьбах и замках, в домашнем кругу, куда доходили только редкие новости. Прибытие трувера, пилигрима, вестника было событием: с этими гостями обходились идеально и, если они хоть мало-мальски развлекли либо заинтересовали обладателя замка, их осыпали подарками, удерживали в замке, предлагали поскорее приезжать снова.
В случае если кроме того Сейчас в аналогичных «родовых гнездах» царит унылая скука, не обращая внимания на скорость средств передвижения, прессу, поступающие по почте новости, визиты и все забавы утонченной цивилизации, то возможно представить, чем было для средневекового барона, обычно невежественного, одинокое существование, на которое он был обречен не меньше чем на половину каждого года.
Жизнь зажиточных жителей, ремесленников и торговцев также строго регламентировалась. Будучи участниками корпораций, они трудились не более определенного времени и имели ограниченное число подмастерьев.
Не опасаясь конкуренции, они не ощущали необходимости развивать производство, и у них также хватало свободного времени.
Наконец, крестьяне, прикрепленные к почва, которой не обладали, не заинтересованные в увеличении культуры земледелия, обремененные барщинами и оброками, видели в собственном труде не средство облегчения собственной участи, а тщетную тяготу. Любой вольный час, что получалось выкроить, они вынуждены были принимать как единственно имеющееся достояние.
Исходя из этого не страно, что в тогдашнем обществе трудовые упрочнения сводились к минимуму по сравнению с нашим временем, и любой большое количество времени уделял всевозможным развлечениям.
КАЗНИ
Жизнь средневекового человека был подчинена страху! Ужас суда Небесного не всегда работал безукоризненно и ему на помощь торопился суд земной… Он был скор и твёрд на расправу.
Изощренный человеческий (о кошмар) ум придумал тысячи способов стереть с лица земли себе аналогичного, причинив жертве предельное число боли и как возможно продолжительнее продлив мучения. Несложная смерть прекратила быть чем-то страшным, — жертвы о ней кроме того молили.
Жестокость не была аномалией, а была обыденна, ежедневна и практически рутинна! Каждый день жители проходили через мосты и крепостные стенки, украшенные головами казненных изменников.
На протяжении улиц и дорог везде торчали виселицы, с покинутыми в металлических клетках покойниками — в назидание живым… Казни свершались на праздничные дни, в ярмарочные дни при стечении огромного числа зрителей, каковые ликовали при виде мучений и жестокости жертв экзекуций!
И самое ужасное, матери поднимали детей повыше, а отцы сажали детишек на шею, дабы те видели во всех подробностях происходящее на сцене на плахе!
Кошмар в том, что казнь была частью муниципальный обывательских суеверий и культуры! Части веревки, кусочки виселиц, части тела покойника наделялись фантастическими и лекарственными свойствами..
В целом же, публичные казни превратились в страшные кровавые жертвоприношения, совершаемые для развлечения и устрашения весов! И было это по меркам истории — намедни!
ТУРНИРЫ
Турниры, без сомнений, появились как средство обучения парней из феодальной знати воинскому мастерству, для овладения верховой ездой, копьем, булавой и мечом.
Как раз для безопасности в XI в. установили строгие турнирные правила. Те, кто в пылу сражения нарушал их или «не куртуазно» обращался с оружием, приобретали — как минимум — строгий выговор от судей, в противном случае и подвергались более важным наказаниям.
А дабы состязания не применяли для сведения квитанций, солдаты, посвящаемые в рыцари, давали клятву, что будут принимать участие в турнирах лишь для овладения воинским мастерством. И все же смертельные случаи были такими частыми, что участников турниров отлучали от церкви и запрещали хоронить в освященной почва.
Отлучение от церкви, распоряжения соборов а также королевские запреты не могли остановить рост популярности этих воинских праздничных дней в эру, предшествовавшую Столетней войне, — их устраивали все чаще и чаще.
Рыцари часто приезжали издали, тратя на путешествие и на приобретение всего нужного для турнирного бойца большие суммы. Тому, что турниры стали прекрасным торжеством, далеким от начального назначения, во многом содействовали дамы.
Одну из сторон огороженного турнирного поля занимали трибуны, предназначавшиеся по большей части для знатных дам. По окончании боя женщины в большинстве случаев раздавали награды победителям.
Так, состязания довольно часто преобразовывались в источник глубокой ненависти и соперничества.
Турнирным призом были сокровище, ловчая птица, а время от времени и просто поцелуй. На турнире, что устраивал знатный вельможа, был обычай преподносить подарки всем рыцарям, принявшим в нем участие: деньги, меха, породистых жеребцов, шелковые одежды и т. д. Так, на подобные воинские празднества требовались большие затраты как от организаторов, так и от участников.
Эти затраты, делавшиеся скорее из тщеславия, чем для благой цели, злили монархов, развращали дворянство и не приносили пользы ни для страны, ни для самого рыцарства.
ОХОТА
Охота — это любимое занятие феодальной знати, будет рассматриваться лишь с позиций интереса к одежде, оружию, обычаям и инвентарю охотников.
Псовая охота всегда была привилегией высших классов, потому, что для ее проведения требуются лошади, конюхи, собаки и соответственно — снаряжение, что много стоило. Феодалы, присвоив себе право охоты, держались за него более, чем за что-либо, последние остатки этих привилегий провалились сквозь землю лишь в конце XVII в. Охота с ловчими птицами существовала среди небольшого провинциального дворянства еще при Людовике XV, не смотря на то, что практически не была в обычае знатных вельмож.
Но сперва поболтаем об снаряжении и оружии для псовой охоты. Один из самых ветхих монументов средневековья, где представлены охотники, одетые на особенный манер, — тимпан двери церкви Сен-Юрсен в Бурже, датируемый около 1140 г. На этом барельефе — конные и пешие ловчие травят кабана и оленя. всадники и Пешие охотники одеты одинаково: на них котта, не доходящая до колен, с поясом, пелериной и узкими рукавами (рис.
1), застегнутой на шее. На одном из охотников — капюшон, остальные — с непокрытыми головами.
Ноги от колен до лодыжек закрыты наголенниками, напоминающими гетры, сделанные не то из сшитых шнуров, не то из простроченной кожи. На бедре висит маленькой рог.
Все вооружены рогатинами, складывающимися из древка длиной четыре-пять футов с металлическим наконечником, что выкопан в форме страницы шалфея.
Прекрасный рассказ об охоте на кабана имеется в «Романе о Гарене Лотарингском» [84]. Данный рассказ воображает громадной интерес, потому, что он знакомит со многими охотничьими обычаями и показывает, какое значение дворянство придавало данной привилегии.
Герцог Бег де Белен выступил рано утром в сопровождении свиты из аристократов, одетых в охотничьи котты, высокие сапоги с золотыми шпорами, с охотничьими рогами на шеях и рогатинами в руках, со сворой из десяти псов.
Собаки скоро ощущают зверя и рвутся вперед. Охотник обнаруживает следы кабана, что рыл почву рылом в отыскивании корней и червяков. Герцог подзывает собственного псаря Брошара, дабы тот спустил ищейку.
Перед тем как разрешить войти собаку по следу, герцог ласкает ее, проводит рукой по ушам и бокам, «чтобы одушевить». Ищейка берет след и приводит охотников к роднику меж вывороченных дубов.
Тут неожиданно из собственного логова выскакивает кабан, разворачивается и вспарывает ищейке пузо одним ударом клыков. Герцог Бег, что «и за тысячу марок золота не желал бы утратить собственную собаку», выступает вперед, подняв рогатину; но зверь удирает.
Более десяти рыцарей слезают с коней, дабы измерить следы его копыт. Размеры зверя поражают.
Кабан направляется к урочищу Годимон, где он был вскормлен. Но свора псов не дает ему передышки. И кабан выходит из леса, бежит по чистому полю хороших 15 лье (более 60 км). Охотники теряют след, многие не смогут продолжать преследование. К девятому часу дня отправился дождик.
Практически все охотники возвращаются в Валансьен. Лишь герцог все еще преследует зверя.
Он прячет двух псов себе в плащ, дабы они отдохнули, и ставит их на землю в перелеске, где кабан наконец остановился. Псы нападают на него; свора, привлеченная лаем, окружает загнанного «тёмного зверя».
Кабан заметил псов, выпучил глаза и стал звучно фыркать. Псы налетели на зверя, но ему это то же, что «укус вши».
Могучими перемещениями он сбрасывает их на землю, угрожая искалечить. Раздраженный, Бег кричит: «Ах, свинячий сын! Кроме того, что ты покинул меня без моих людей…»
Герцог решительно приближается к вепрю с рогатиной на близкое расстояние — «практически на дюйм (палец) от него, и правой рукой сердце ему поразил, через его пояснице острие (лезвие) пропустив». И из раны хлынула кровь, и три псы ринулись ее лизать, «так утолив собственную жажду».
Герцог его псы и Бег в изнеможении падают рядом с тушей поверженного кабана.
В то время, когда в замок Фромона принесли труп герцога Бега и положили его на стол , три собаки не захотели покидать тела собственного хозяина, они выли и лизали его раны.
При чтении поэмы раскрывается большое количество любопытных фактов. Не считая подробностей, относящихся к охоте, видно, что леса шепетильно охранялись да и то, что сейчас именуется браконьерством, сурово каралось.
Права на охоту в одном и том же лесу имели возможность принадлежать нескольким аристократам. Кроме лесников, охрана охотничьих угодий поручалась кроме этого пешим лучникам.
Добропорядочные женщины не отказывали себе в следовании за охотниками. Но для них простой была травля зайца, на больших зверей они охотились редко.
Любимым видом женской охоты, как мы заметим позднее, была охота с ловчими птицами. Одежда, которую с XIV в. носили женщины на протяжении псовой охоты, была весьма закрытой.
В большинстве случаев дамы по-мужски сидели в седле, очень сильно согнув ноги из-за маленьких стремян.
ТАНЦЫ
Не было праздника — у аристократов, жителей либо крестьян — что не оканчивался бы танцами. Танцы были одним из любимых развлечений для представителей всех классов, танцам со страстью предавались дамы.
Днем имели возможность танцевать под открытым небом, на лугу, а вечером — в залах замка, только бы общество хватало бессчётным. Потребность в зрелищах удовлетворяли жонглеры (гистрионы, иокулаторы, мимы).
В IX в. мы уже видим изображения таких танцоров на миниатюрах. В XII в. жонглерство начинается особенно скоро и обширно, а в XIII в. достигает полного расцвета.
В начале XV в. жонглерство перестает существовать как единое целое, определяется его разделение — цех мастеров и инструменталистов танца, актеры, танцоры, ярмарочные скоморохи.
Как раз жонглер обслуживал «все потребности общества в художественном слове, пенье, инструментальной музыке, забавлял собственных зрителей и буффонной шуткой, и акробатикой, и жонглированием…». Конечно же, он танцевал.
Жонглер танцевал сам как специалист, руководил танцами, обучал танцам знатную молодежь.
В Средние века в русле развития неумелого танца на первый замысел выходят его катарсическая функция и функция общения. Танец к этому времени делается единственным методом выражения, выплеска несанкционированных, социально-нежелательных, а также сексуальных чувств, средством нерегламентированного общения.
Появляются карнавалы, где наблюдаются случаи маниакальной одержимости танцем; развиваются народные танцы, сопровождающие все народные праздничные дни в деревнях и городах, отражающие трудовую деятельность; появляются придворные первые учителя и танцы танца. Танец начинает уходить от спонтанности, эмоциональности к формальности, церемониальности, чопорности.
Необходимо заметить, что для эры Средневековья было характерно острое чувство страха смерти; изображение смерти, как и дьявола, всегда встречается в средневековой символике. Образ танцующей смерти появился уже в глубокой древности; фигура смерти появляется кроме этого в танцах многих первобытных обществ — к примеру, по сей день она играется громадную роль в волшебных обрядах водуистов.
Но как раз в эру Средневековья образ смерти преобразовывается в знак потрясающей силы.
«Танец смерти» особенно обширно распространился в Европе в XIV в., в периоды эпидемии чумы. В социальном смысле данный танец, как и сама смерть, уравнивал представителей различных сословий. В годы чумы «танец смерти» довольно часто перерастал в истерическое радость.
В большинстве случаев он начинался стремительной пляской. После этого один из танцоров неожиданно падал на землю, изображая мертвого, а остальные танцевали около него, воображая в пародийном виде оплакивание покойника.
В случае если мертвеца изображал мужчина, его возвращали к судьбе поцелуи девушек, в случае если женщина — ее целовали мужчины. По окончании «воскрешения» следовал неспециализированный хороводный пляс.
От Средневековья дошло множество историй о маниакальной одержимости танцем. На протяжении христианских праздничных дней народ неожиданно начинал петь и танцевать у храмов, мешая проходившей в них церковной работе.
Эти сумасшедшие танцы наблюдались во всех государствах. В Германии они стали называться «пляска св.
Витта», а в Италии — «тарантелла».
Танец был не только нужным средством разрядки, но и главным развлечением. Громаднейшей популярностью пользовалась карола, первоначально представлявшая собой танец-шествие.
Появившись в Провансе как песня-танец, исполнявшаяся лишь в мае, карола скоро распространилась по Европе благодаря странствующим менестрелям и в итоге стал необходимым атрибутом всех праздничных дней.
Средневековый танец оставался еще во многом импровизированным действом. Народ обожал хороводы, но устойчивых правил танца не существовало.
Танец был принятой формой ухаживания. Их исполнители сопровождали танец пением, перемещения были самыми несложными.
В XII в. культ романтической любви и рыцарства в значительной степени преобразил танец, приглушив его открыто эротические черты. Танец входил в число простых для рыцаря занятий и выступал как собственного рода домашняя параллель к турнирам на открытом воздухе.
В большинстве случаев танец управляла одна пара, к ней присоединялись другие, медлительно двигаясь по кругу. По типу данный танец во многом напоминал полонез.
В эру позднего Средневековья проявляется различие между придворным парным танцем и деревенским групповым. В социальном замысле твёрдого водораздела тогда еще не существовало.
Селяне имели возможность подражать придворному танцу, а рыцари обожали другой раз присоединиться к сельскому хороводу. Крестьяне отдавались танцу с ничем не сдерживаемой непосредственностью, рыцари танцевали более строго, следуя придворному этикету.
Народный танец так же, как и прежде был импровизацией, тогда как придворный становился все более манерным. Основной формой дворцового мастерства был фигурный танец, где несколько танцующих последовательно образовывала танцевальные построения.
Громадное значение в развитии придворного танца сыграло появление опытных преподавателей танца, каковые не только обучали знать, но и выступали арбитрами в области этикета и манер и оказывали в большинстве случаев громадное влияние на воздух при дворе.
МАСКАРАДЫ
У предков в почете были и маскарады, как простое развлечение на протяжении многочисленных собраний, балов и пиров. Довольно часто маскарады ограничивались сатирой на нравы, давали предлог посмеяться над забавными либо необычными чертами земляков.
В ряде городов маскарады кроме того купили черты некоего публичного университета. В средние века деятельность ремесленников, как и высказывание собственного мнения, имели возможность происходить лишь в рамках альянсов.
Исходя из этого существовали корпорации шутов, каковые в известное время пользовались привилегией высмеивать как малых, так и великих. В Париже это были бадены (шутники), тюрлюпены (злые шутники), «беззаботные парни»; в Пуатье — радостная шайка аббата Могуверна; в Дижоне — «дети безумном матушки»; в Руане — олухи, либо конары, каковые в масках ездили но городу верхом, а в первых рядах аббат в митре и с крестом, стоя ил повозке, сыпал тайными, сатирами и насмешками.
С наступлением скоромных дней (масленицы) конары в один раз утром оказались в громадной палате Руанского парламента, принося прошение, значительно чаще — в стихах. Магистраты, отложив дела, отвечали на шутовское прошение, разрешая маскарад — право конарам бродить по улицам в масках, сказать, что вздумается, и за деньги предоставлять обитателям право надевать маски.
Под маской конары разрешали себе выставлять в забавном виде всех, пародируя манеры и действия духовенства, дворянства, не щадили и жителей. Среди конаров были следователи, в задачу которых входило информировать о скандальных историях, произошедших в городе, о злоупотреблениях, нелепостях.
Следователи докладывали аббату конаров, патриархам и кардиналам, каковые составляли конклав.
Те решали, какие конкретно дела уместно представить вниманию слушателей. Затем планировали на открытом воздухе, куда приносили нужные материалы. «В течение трех дней данный «трибунал» заседал на улицах; барабаны, флейты, трубы заблаговременно давали знать о приближении кортежа.
Конары шли через толпу, поделённые на группы, каждой из них надеялось высмеивать, осуждать лишь что-нибудь одно: нелепость, порок, злоупотребление. Торговцы гнилым товаром, судьи, в честности которых возможно было усомниться, священники, грешащие симонией, расточительные дети, скупые отцы, спесивые аристократы, зазнавшиеся парвеню, жадные доктора — все они подвергались осмеянию на этих совсем не простых сборищах.
Необдуманные браки, сумасшедшие выдумки, интриги всякого рода составляли широкую тему, неизменно популярную и неисчерпаемую. Не лучшая участь была уготована и указам о налогах, да и оборотистым людям, придумывавшим их; затрагивалась и тема о нищете народа.
Праздник завершался пиршеством в залах Ветхой Башни, перевоплощённой во дворец аббата конаров; по окончании пира — танцы, маскарад; напоследок — присуждался приз жителю, что, согласно точки зрения «трибунала», сотворил самое большое, заметное безрассудство года!
Так многие обитатели больших городов Французского королевства, хоть раз в год, имели возможность высказать собственный вывод о нелепостях и злоупотреблениях, происходивших около, о бедствиях народа, нищете, о тирании сеньоров. Все эти конары, бадены, тюрлюпены смотрели за тем, дабы, пребывав в маске, не задеть личности короля: и монарх первенствовал , кто смеялся, соглашаясь с решениями суда шутовских судов, отстаивая их компетенцию вопреки протестам духовенства, городских и дворян магистратов.
ДРУГИЕ Развлечения и ИГРЫ
Шахматы, триктрак, игра в кости — любимые виды отдыха средневековых людей. Но, азартные игры особенно довольно часто были объектом запрета.
Трактирщикам запрещалось допускать эти игры у себя: «В чьем доме будут играться в триктрак и тремерель, того ожидает наказание в 60 солей штрафа, если он будет уличен». Нарекания вызывали и шахматы, в связи громадным числом ссор, появлявшихся между добропорядочными людьми.
Игра в кости особенно довольно часто приводила к утрата больших сумм при проигрышах, к дракам и ссорам.
Днем, на протяжении отдыха, в то время, когда женщины, оруженосцы и рыцари отправлялись во фруктовые сады, мужчины время от времени игрались в бильярд. Эта игра была в том, чтобы при помощи древесного посоха загнать шары в углубление, сделанное в почве.
Те, кто предпочитал более спокойные занятия на досуге, мирно разговаривали, женщины плели венки из цветов, каковые после этого дарили своим приятелям.
Еще одним развлечением были конные прогулки вдвоем. Верховой ездой страстно увлекалась молодежь обоего пола.
Существовали кроме того особые седла для таких прогулок; но еще в XV в. женщины, взбираясь на круп лошади, садились в седло не боком, а по-мужски.
Напоследок остается сообщить пара слов о детских играх. В них трансформаций мало, детские игры и в средние века были такими же, как и в наши дни: это уменьшенная копия занятий взрослых.
Куклы — для девочек, игрушечное оружие да древесные кони — для мальчиков главенствовали развлечениями детства.
Мелкие мельницы, вращающиеся от ветра, животные из терракоты, каковые являлись свистульками, куклы, пузыри с горохом и т. д. — были игрушки для самых мелких. Те, кто были повзрослее, увлекались играми, требующими ловкости и силы: качелями, «тряской повозкой», ходулями, игрой в шарики, бегом взапуски, игрой в мяч.
Самые старшие занимались фехтованием, верховой ездой, поединками на копьях, игрой в кольца, имитацией охоты, боя, что иногда становилось важным, как показывает история юных лет дю Геклена. Традиции, переходящие от одного поколения детей к второму, не утрачиваются, а такие популярные и сейчас игры, как «волк и пастух», «кот на дереве», «четыре угла», «бег взапуски» и т. д., восходят к давешней истории нашей страны и, возможно, будут существовать еще долго.
ТОП20 САМЫЕ УЖАСНЫЕ ПЫТКИ ЕВРОПЫ
