Музыка, которая близка
Мы победили. С чем бороться?
Ю.В.: В чем отличие между поп-роком и музыкой?
А.М.: По поводу того, что такое «священик» и что такое «рок», – я ответа не отыскал. Более того, чем продолжительнее живу, тем у меня больше вопросов.
Исходя из этого выбрал для себя весьма эргономичную формулу, сугубо личную – имеется музыка, которая мне близка, и имеется такая, которая оставляет меня равнодушным.
В.М.: Ну это ответ достаточно расхожий – хорошая музыка, нехорошая музыка…
А.М.: ты осознаёшь, по-моему, в других государствах мира не существует таковой идиотской и ожесточенной полемики по поводу того, что имеется священик либо что имеется рок. Это удел музыковедов, и мне неинтересно заниматься классификацией.
Я с удивлением осознал, что «Битлз» – это поп-музыка…
В.М.: …без сомнений…
А.М.: …а несколько «Дип Перпл», которую мы вычисляли хард-роком, была простой эстрадой, а «Лед Зеппелин» остались столпами.
В.М.: …а «Роллинг Стоунз» снимается в гламурных изданиях. Наряду с этим это рок-н-ролл.
А.М.: А Джон Леннон ездил на расписном «роллс-ройсе», Элвис Пресли – на золотом «кадиллаке». А у нас до сих пор вести войну по поводу того, что живописец должен быть голодным и бедным…
В.М.: …выпивать портвейн и стрелять сигареты…
Ю.В.: …и еще он должен быть истопником и дремать на драном диване в котельной…
А.М.: …еще он в обязательном порядке обязан бороться… Тут задаю несложной вопрос: «С чем я обязан бороться?» «Но так как вы же боролись!» – говорят они мне.
Да, боролся, по причине того, что какие-то объективные события нашей жизни лично мне мешали, не разрешая делать то, что я желал. Мы взяли верх, эта вещь лопнула, и с чем я сейчас обязан бороться?
Ю.В.: А вынес ли ты что-то хорошее из данной борьбы не считая освобождения?
А.М.: Нет, и сообщу, что, чем я дальше от политики, тем лучше себя ощущаю. Исходя из этого до тех пор пока она не начинает добывать конкретно меня, живу так, словно бы мы существуем по отдельности.
В.М.: Сообщи, это сегодняшнее твое мировоззрение либо раньше ты думал по-второму?
А.М.: Это мое всегдашнее отношение.
Ни одной чужой ноты
В.М.: В 70-е годы часть бит-музыкантов ушла в ВИА, на официальную сцену. С одной стороны, они «осеменили» сов-эстраду биг-битом, либо роком, а с другой – выполнили идеологический заказ.
Кое-какие оставшиеся в самодеятельности усматривали в действии перешедших на зацензуренную сцену измену стилю рока.
Каким было твое отношение к данной ситуации в тот период юношеского максимализма?
А.М.: Никакой конфронтации не было. не забываю, что все парни из этих опытных ансамблей наблюдали на нас собачьими глазами, по причине того, что на репетициях они игрались «Битлов» и «Роллингов», а выходя на сцену, пели Пахмутову. У всех у них перед нами была какая-то подспудная попытка оправдания – «Ну вот знаешь, старик, супруга, дети…» А я полностью нормально ко всему к этому относился, считая, что любой выбирает то, что ему ближе.
Исходя из этого никого и ни при каких обстоятельствах не осуждал.
В.М.: А стояла ли перед тобой задача – или все время в ВИА играть на гитаре чужую музыку, или где-то целый сутки трудиться, а время от времени, по вечерам, играться собственный?
А.М.: Мне нравилось играть на гитаре применительно лишь к той музыке, которую я придумал сам. Играться чужую музыку мне было полностью неинтересно.
Кроме того – у нас это не получалось. Ни при каких обстоятельствах не забуду: была какая-то программа, в том месте был еще юный Масляков, что-то наподобие «Слушаю!, мы ищем таланты».
Они послушали нас где-то в середине 70-х и сообщили: «Здорово вообще-то. А вы спойте какую-нибудь песенку советского композитора. Вы осознаёте, что плюсов будет больше.
Вас продемонстрируют на всю территорию страны, а позже пойте чего желаете». И Дьячков (царствие ему небесное) дал нам собственную песню.
А он был не таковой уж и коммунистический композитор. На следующий сутки мы корячились, и ничего у нас не вышло – не могли сыграть ни одной чужой ноты. Возможно это отнести к степени отечественного профессионализма.
Но иначе, это только иллюстрация того, что музыка была для нас не целью, а средством для делания того, что мы желали делать.
Ю.В.: Примечательно, что слово «музыкант» свидетельствует «общающийся с музами». В различных обстановках принимают участие различные музы.
Одни воодушевляют творить и воплощать собственный, другие по-своему выполнять уже созданное. А без вдохновенных муз остается одно ремесло, к тому же скука и формализм.
Приобщение к музыке
А.М.: Я весьма поздно, практически за последние пара лет, пришел к тому, что мне захотелось записать пластинку песен Окуджавы. И не вследствие того что собственные не писались, а вследствие того что я их услышал по-своему.
Ю.В.: А в начале увлечения музыкой воздействовал ли на тебя Окуджава?
А.М.: Мне было лет 6–7, в то время, когда папа записал Окуджаву на магнитофон. Это было лет за восемь до моего знакомства с песнями «Битлов».
И уже тогда я осознал, что это что-то отдельное. Я и на гитаре-то начал учиться играться с этих песен.
Ю.В.: Моя интуиция не одурачила: у меня было чувство, что ты не равнодушен к Окуджаве. Да и я также потянулся к гитаре, будучи поражен образностью и настроением его песен, – они для меня были значительно более велики и более масштабны, чем большая часть «официальных» песен.
Не обращая внимания на то, что советские композиторы обвиняли его в примитивизме и чрезмерной простоте.
А.М.: Ну само собой разумеется, это кажущаяся простота. Самое сложное – сделать такую «простоту».
Но основное – он пел то, что вычислял нужным, а советские композиторы писали то, что потребовали «народ и партия».
Ю.В.: Ему верилось, он был для нас человеком, принадлежавшим столичному двору, тесной столичной кухне, а не помпезной сцене Дворца съездов. Говорят, что существует таковой период времени, в то время, когда любой ребенок может воспринять любой язык как родной.
Думаю, то же самое происходит и с музыкой. К музыке, впитанной в тот период, на всегда остается ситуативная ностальгия.
А.М.: Совсем правильно…
В.М.: Как у тебя происходило приобщение к музыке, какая была воздух дома, пелись ли песни?
А.М.: Папа игрался фортепьянный джаз…
В.М.: А ты обучался музыке?
А.М.: Два с половиной года и…
В.М.: На фортепьяно?
А.М.: Да, и мне это весьма не нравилось. в один раз, устроив истерику, ушел, не смотря на то, что на данный момент осознаю, что эти занятия мне весьма понадобились. А папа обучился сам: нот не знал, а игрался фантастически.
Он слушал Рахманинова, Шопена, притаскивал какие-то пластинки, каковые стали выходить с записями первых отечественных джазовых фестивалей и из серии «Около света»…
Это меня перевернуло
В.М.: Первый раз я заметил тебя в бит-клубе на Громадной Ордынке во второй половине 60-ых годов двадцатого века. Ты пел песню «Тайм Автомобилей» (Time Machine) на английском.
Сообщи, это было желание напоминать «…» либо попытка спрятаться за британским текстом?
А.М.: Нет, мы не скрывались, мы были мелкими и просто играли в «Битлов». А позже я услышал в 69-м «Скоморохов», и это меня перевернуло. Причем оказалось все достаточно забавным образом. Им на концерт потребовался усилитель, а усилителей фирменных в Москве было три либо четыре.
Один – у нас, и именовался он «Ацетон» (AceTone). Ну, мне позвонили и сообщили: «Желаешь Градского послушать – притаскивай усилитель». Градский тогда с Фокиным игрался, и мы, само собой разумеется, ошалели от того, как у них все звучало.
В тот вечер они игрались втроем с Игорем Саульским, и происходило это в Долгопрудном. А позже я слышал их с Сашей Лерманом и с Шахназаровым.
Время от времени с ними игрался Глеб Май…
В.М.: И Буйнов, возможно, с ними был?
А.М.: Нет, к этому времени он уже в армии служил. Как возвратился, так отправился в «Радостные парни».
Да, они были по тем временам легко фантастические!
Ю.В.: Они пели живьем а также временами покруче, чем западные топовые супергруппы того времени. Мне довелось в 1976 г. услышать в Калифорнии живое выступление Кросби и Нэша (Crosby, Stills, Nash and Young).
По уровню вокала «Скоморохи» в полной мере выдерживали сравнение.
А.М.: По окончании того как я услышал Градского со «Скоморохами», расстроился плохо. По причине того, что осознал: мы такими ни при каких обстоятельствах не будем.
А позже начал писать песни по-русски, за Сашкой, поняв, что это в полной мере реально.
В.М.: А чем ты растолкуешь тот факт, что в твоем творчестве не было песен о любви? Ты сознательно избегал данной темы либо так сложилось?
А.М.: Последние лет десять я данной темы не избегаю. У меня много песен, посвященных личным проблемам.
А до этого просто не хотелось. Мне казалось, что в жизни имеется значительно более ответственные и занимательные вещи.
В.М.: Ну, «не хотелось», предположительно, тут не весьма подходит. Если оно из тебя прет, то оно прет…
А.М.: …не перло, по причине того, что все ВИА пели о любви, и пели, на мой взор, нехорошие стихи. Мне казалось, что эта поляна уже истоптана и достаточно загажена.
А вот что делали мы – тут было чисто, никто этим не занимался.
Финиш первой части. Продолжение направляться.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Тимати и L’ONE — Еще до старта на большом растоянии (feat. Павел Мурашов) [премьера видеоклипа, 2015]
