Не жизнь, а тележизнедеятельность
Елена КОРЕНЕВА прославилась по окончании выхода фильма «Романс о влюбленных». После этого были картины «Тот самый Мюнхгаузен», «Покровские ворота», «Ярославна — королева Франции»…
Пара лет назад актриса выступила еще как писательница, ее книги «Идиотка» и «Нетленка» мгновенно стали бестселлерами. А совсем сравнительно не так давно вышел ее роман «Твари творчества» — гротескная повесть, собственного рода антиутопия.
— Лена, поведайте, как новая книга показалась, что вас на нее вдохновило?
— В книге я высказываю собственный отношение к событиям, происходящим в нашей жизни, а также политической и культурной. Ну а вдохновили меня самые различные события, перечислить каковые нереально, да и незачем.
Писалась книга довольно продолжительное время, урывками и с громадными перерывами. Между моментом, в то время, когда я отыскала собственную тему, и завершением работы прошло два с половиной года.
— Эту жизнь вы обрисовываете с явными иронией и скепсисом. Она вызывает у вас отторжение?
— Нет, я бы так не сообщила. Скорее — юмор и иронию, время от времени, действительно, тёмный.
— Одна из неприглядных ее сторон, на которую вы обращаете внимание, — разрушительное влияние на общество масс-медиа и в особенности телевидения.
— В собственной работе я иронизирую не над телевидением либо масс-медиа, а над тем, как употребляются их ресурсы. К сожалению, у нас это происходит обычно бесталанно, засоряя органы эмоций телезрителей, усыпляя сознание общества.
— Посредством сериалов, телешоу, глянцевых журналов?
— Я ничего не имею против глянцевых журналов. Чему в том месте раздражаться? Приятные картины и лишь. К счастью, кроме глянца у нас издаются и важные книги. И у каждого человека имеется выбор, кого слушать, чему направляться.
Разве нет? Мне скорее хотелось поболтать о том, что любой обязан оставаться хозяином собственной жизни, вырабатывать собственный ум, круг интересов и никому это не перепоручать. Ни глянцевым журналам, ни телевидению, ни власти.
Лишь осознав это, любой из нас сможет сам творить собственную судьбу и изменять мир около себя к лучшему.
— Понять это далеко не так легко, в особенности из-за тех манипуляций, каковые проводит с людьми телевидение.
— Да, посредством телевидения возможно нами манипулировать. Существует настоящая опасность промывания мозгов информационными потоками вызывающего большие сомнения свойства.
— Тогда что же представляет собой сегодняшняя политика?
— Политика? Героиня моей книги говорит: «Сейчас не жизнь серьёзна, а тележизнедеятельность».
Так и политика приближается к виртуальной. Политтехнологи выдают желаемое за настоящее.
А результаты любых выборов предрешены. И это не только мое вывод, то же самое вам сообщит любой обыватель.
— Вы ни при каких обстоятельствах не думали о собственном участии в политике?
— Нет, это не мое. Я смотрю за политикой, весьма эмоционально переживаю происходящие в ней события.
Но отправлюсь в политику лишь в том случае, если в силу каких-то жизненных событий мне не останется другого выбора. Необязательно всем становиться политиками, достаточно быть порядочным гражданином.
— Но разве политическая деятельность — не самый действенный метод оказывать влияние на реальность и что-то в нашей жизни исправить?
— Представьте себе человека, что грезит быть певцом, но не имеет ни слуха, ни голоса. Со мной приблизительно то же самое, никаких данных, чтобы заниматься политикой, у меня нет.
Но кроме того в случае если допустить неосуществимое, что я появилась в Думе, как-то не весьма верю в действительность возможности что-либо в том месте поменять. Мы замечаем это неизменно.
— А из реально действующих политиков кто-либо вызывает у вас симпатию?
— К тем, кто реально сейчас будет у власти? Кроме того не знаю. По своим убеждениям я либерал-демократ. Исходя из этого на стороне тех, кто был во власти пара лет назад. Я симпатизирую партиям «Яблоко», СПС.
Из политиков мне импонируют Хакамада, Немцов, Новодворская.
— Не думается ли вам, что они способны только красиво сказать? В то время, когда они пробовали воплотить собственные идеи в судьбу, у них ничего не получилось.
И они потерпели фиаско.
— Я с вами не согласна. У них многое оказалось, они борются , честно отстаивать собственные убеждения. Тут все неоднозначно, и далеко не всегда проигравший выборы есть побежденным.
По сути, с позиций честности и своего достоинства, он бывает победителем. Для меня они остаются победителями.
— Как вы относитесь к тому положению, какое занимают актеры в жизни? Тяжела ли сейчас актерская судьба?
— Не более чем у других людей. Не смотря на то, что правами актеров никто не занимается. Да и какие конкретно права имеется у актеров?
Он зависим от продюсера, режиссера, совокупности. Мы не приобретаем денег с проката собственных картин, с показа по телевизору, продажи дисков. Появляется чувство, что ты трудишься на честном слове, большая часть причитающихся тебе денег уходит неизвестно кому.
У большинства имеется чувство, что все знаменитости, став кумиром зрителей, приобретают якобы в собственного опытного сообщества большое количество любви и внимания. В конечном итоге эта любовь оказывается фальшивой, по причине того, что говорится большое количество прекрасных слов, но мало чего происходит по существу.
Внимание к человеку в силу бюрократии получается формальным, виртуальным.
Сравнительно не так давно мне на слух попал анонс книги — «Человек отменяется». В ней весьма совершенно верно описывается сущность всех этих корпоративных взаимоотношений: когда выясняешься связан с бюрократией, как человек ты отменяешься.
Актер делается карикатурой, вся любовь к публичным людям лишь подчеркивает формальность данной любви. Но весьма многие из них это принимают и трансформируются.
Они соглашаются с тем, что уже не люди, а только фамилии и ходячие имена.
— Вы жили в Соединенных Штатах, имеете возможность сообщить, похож ли отечественный капитализм, что строится уже 20 лет, на американский?
— Само собой разумеется, нет. Отечественные ссылки на американский опыт, дескать, начальный капитал постоянно строится на крови и костях, кажутся мне передергиванием, оправданием собственной незаконопослушности. Это сильнейший перекос.
Мы по большому счету незаконопослушные люди, и законы у нас трактуют как захочется, что мы и замечаем неизменно.
— В Америке разве не так?
— В том месте и суды, и права личности совсем другие. И нет представления, кстати, до сих пор актуального для нас, о связях, блате, в то время, когда перед одними людьми лишь за то, что они дети такого-то государственного служащего либо политика, открыты все дороги.
Это формирует совсем второе самоощущение, особое чувство собственного преимущества. Оно зиждется среди них и на том, что человек осознаёт — если он не звезда либо у него отец не генерал, все равно он будет иметь столько же ответственности и прав перед законом.
Совершенно верно так же, в то время, когда кто-то нарушит его права. Все равны перед законом во всем. В том месте запрещено по блату устроить ребенка в университет.
А если ты, пребывав за рулем, сбил на улице даму, тебя не будут отмывать через связи.
— Америка подарила вам большое количество неповторимых встреч. Поведайте о собственном общении с Иосифом Бродским.
— Я трудилась в известном среди эмигрантов нью-йоркском ресторане «Самовар», что держали Бродский, Барышников и его сегодняшний обладатель Роман Каплан. Бродский время от времени заходил в том направлении перекусить.
Мне запомнилось, как в один раз на поминках приятеля — балетного критика — Бродский внезапно встал и, как бы кинув вызов фальшивой чопорности, подошел к роялю и сообщил аккомпаниатору: «Давай «Цыпленок жареный, цыпленок пареный», позже спел: «Как опасается седина моя твоего локона».
Через некое время мы с ним подружились, я бывала у него в гостях, мы гуляли по Нью-Йорку. Отечественное общение по времени было весьма непротяженным, по причине того, что я собралась возвращаться в Москву.
И перед отъездом задала ему многие мучавшие меня вопросы о жизни, смерти, о любви, уезжать мне либо оставаться? не забываю, он мне заявил, что тут смогут жить те, у кого слоновья кожа, и у меня, сообщил он про себя, она имеется. А у вас — я не знаю.
Это было бесценное со всех точек зрения общение. Он имел возможность сказать о чем угодно, причем без морализаторства и поучительства.
В тот момент я волновалась состояние раздвоенности, я сравнительно не так давно рассталась с мужем, во мне был внутренний раскол. Я не осознавала, что со мной и в каком направлении я обязана двигаться дальше.
И Бродский был совершенным собеседником. На собственной шкуре он испытал так много, сколько большая часть не успевают и за всю жизнь.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Книга Алёны Долецкой \
