Первая фраза: читать ли дальше?
27 ноября состоится очередное вручение литературной премии «Громадная книга» (призовой фонд – 6 млн. руб). В маленьком перечне претендентов на премию – четырнадцать авторов.
Я предлагаю открыть кое-какие из этих «громадных книг», прочесть первую фразу и решить: а просматривать ли дальше?
Для начала заберём произведение Андрея Дмитриева «тинейджер и Крестьянин» – быть может, нелепое наименование скрывает что-то занимательное? Но первая фраза романа – «Так мучил зуд в ногах, что Панюков практически не дремал всю ночь» – скорее отвращает от предстоящего чтения.
Человек с неприятной фамилией Панюков снабжён ещё и зудом в ногах. Наряду с этим упомянутый зуд ничего особенно не означает, потому, что создатель пишет дальше вот что. «В пять утра поднялся, подоил корову, выгнал её пастись на пустошь за дорогой.
На утреннем июньском холоде зуд утих, и Панюков возвратился в дом досыпать».
И что мешает нам высказать предположение, что и вся книга похожа на данный тщетный зуд?
Андрей Рубанов, создатель книги «Стыдные подвиги», начинает в противном случае – мощным ударом: «В шесть утра в камере разламывали гада».
Не обожаю подряд два предлога «в», отчего было не написать «утром в камере разламывали гада»? Но, согласитесь, это вам не зуд Панюкова. светло – обращение отправится о крутых нравах русской тюряги, о жизни мерзких животных – мужчин.
У кого всё это из ушей ещё не лезет, может скоротать вечерок с рубановской книжкой. Основное – просматривать до ужина, а не по окончании, не то ужин, обуреваемый стыдными подвигами один кошмарнее другого, может в желудке и не удержаться.
«Мой лейтенант» Даниила Гранина начинается нормально, легко и обстоятельно (но так как такова и вся гранинская проза): «Настоящий ужас, ужас ужаснейший, настиг меня, совсем ещё юнца, на войне. То первенствовала бомбёжка».
Сходу ясно: кто, где, в то время, когда. И сообщено о ответственном, о большом для автора – война, молодость, ужас Собственного читателя отыщет. Не смотря на то, что, само собой разумеется, «ужаснейший ужас» возможно было бы и вычеркнуть.
И «совсем ещё юнец» также лишний. Смотрите, как прекрасно бы оказалось: «Настоящий ужас настиг меня на войне».
Так писать нам Пушкин завещал!
Писатели-дамы в наше время пишут достаточно изящно, с эпиграфами и цитатами. Действительно, эпиграфы эти в большинстве случаев неуместно.
Как говорится, «собственный уголок я убрала цветами». Лена Элтанг («Другие барабаны») начинает с «детской древней молитвы» на итальянском; Мария Галина («Медведки») – с русского наговора.
К содержанию книг эпиграфы не причастны. Интересничают писательницы!
Легко по милой женской привычке. Кстати сообщить, оба романа увлекательно написаны, и рассказ ведётся от лица храбреца мужского рода.
Вот первые фразы.
«Любой вечер я обхожу помещения и обметаю паутину. Не имею ничего против пауков, но паутина неприятна». (Галина).
«Вот как это не редкость, поразмыслил я, проснувшись от того, что редкий ночной ливень зарядил по-настоящему, и крыша отозвалась глухим жестяным звоном». (Элтанг).
Разумеется, писать на собственный лад смогут. Пауки с паутиной обещают словесный Голливуд (так и имеется, Галина написала хорошей триллер), ливень с жестяным звоном – некоторый европейский артхаус.
Мария Степнова, действительно, переиграла сотрудников. Её роман «Дамы Лазаря» начинается с высококлассной иронии:
«В 1985 году Лидочке исполнилось пять лет, и жизнь её отправилась псу под хвост».
Прямо в пять лет? Здорово.
Фраза обещает уникальный текст – что и подтверждается на протяжении чтения.
С приятной интонации, как бы заключающей в себе виноватую ухмылку, начинается произведение Сергея Носова «Франсуаза, либо Путь к леднику». «На Луне я не был ни разу, так что забудь обиду». А «Тёмная мартышка» Захара Прилепина, наоборот, начинается с интонации неприятной, самовлюблённой, без мельчайшей иронии: «В то время, когда я потерялся – вот что весьма интересно»
А что тут увлекательного, спрашивается? Создатель этого не растолковывает, но пишет ужасный абзац, где всё тонет, как на театре, в претенциозном неестественном тумане.
«Бредёшь, за собой тянешь нитку, истончаешься сам, думается, вот-вот станешь меньше иголочного ушка, меньше нитки, просочившейся в том направлении и разъятой на тысячу узких нитей – уже самой узкой из них – и внезапно вырвешься за пределы себя, не в сторону небытия – в противоположную, в сторону недобытия, где всё растолкуют».
Известный автор! Из телевизора не вылезает.
Как возможно нести такую чушь и с таким ответственным видом?
В компанию опытных писателей попал в текущем году и о. Тихон (Шевкунов) со собственными «Несвятыми святыми». В то время, когда за перо берётся человек, которому вправду имеется что сообщить, это постоянно ошеломляет.
И начинает о. Тихон наподобие без эффектов, а вразумительно, по делу, с главного. Так могут затевать, кстати, не русские, но британские писатели.
«Я крестился сразу после окончания университета, в первой половине 80-ых годов XX века. К тому времени мне исполнилось двадцать четыре года. Крещён ли я был в юные годы, не было человека, кто знал…»
По-моему, превосходно.
Так что я вот бы как поступила – первую премию «Громадной книги» дала о. Тихону, а вторую и третью – Степновой и Носову.
А по первой фразе, само собой разумеется, нельзя судить о произведении в целом. И всё-таки о чём-то она читателю говорит
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
НЕ НАЖИМАЙ НА ЭТУ 3Д КНОПКУ!
