Рациональный кончаловский
Режиссёр Андрей Кончаловский в далеком прошлом может позволить себе выбирать страну, где хочется жить, людей, с которыми приятно трудиться, и картины, каковые нужно снимать. Один из новых проектов Андрея Сергеевича – британский фильм «Последнее воскресенье», посвященный последнему дню судьбы писателя Льва Толстого.
Тут Кончаловский выступил как продюсер, знаток и консультант русской культуры.
— Как вы стали продюсером этого фильма и в чем заключались ваши функции?
– Германские и британские продюсеры сделали вывод, что для работы над «Последним воскресением» нужен человек из России – осознающий русскую культуру и вычисляющий ее родной. Это разрешит избежать каких-то важных ляпсусов.
Им не хотелось, дабы оказалась, как говорится, развесистая клюква. Моя работа сводилась к тому, что я пара раз просматривал сценарий, давал советы, позже виделся с режиссером Майклом Хоффманом, в то время, когда он выбирал артистов, композитора.
В общем, на различных стадиях работы над картиной Хоффман прибегал к моим рекомендациям. И позже, простите, но я в силу собственных возможностей финансировал картину.
Российское государство не дало ни копейки на нее.
– Что необычно.
– Необычно, да. Но в Российской Федерации очень многое необычно.
Не смотря на то, что я весьма рассчитывал на то, что нам окажут помощь. Но, к сожалению, этого не произошло.
Что по большому счету кроме того не только необычно, но и позорно.
– В собственной книге «Низкие истины» вы обрисовывали случай, как ваш прадед Суриков выгнал из дома Льва Толстого. Какие конкретно еще истории про Льва Николаевича вы слышали от своих родных?
– Не так много, но ссора моего прадеда и Толстого была знаменательным событием. Они дружили, Лев Николаевич довольно часто бывал у Сурикова. Но, как выяснилось, ходил, дабы выяснить, что ощущает умирающий человек, – супруга прадеда, полуфранцуженка, была больна чахоткой.
Мой прадед осознал: Толстой приходит как исследователь – и попросил больше не оказаться.
– Думаете, Толстой вправду был таковой не добрый и циничный человек?
– Нет-нет, ну что вы. Во-первых, циничный – это не обязательно не добрый. Более того, это не такое уж негативное уровень качества.
Что касается злобе, то это прадед сообщил в порыве бешенства, эмоционального всплеска. Лев Николаевич, само собой разумеется, был сердитым а также ужасным человеком.
Особенно, в случае если делать выводы по некоторым его произведениям. По переписке – по его письму к Синоду либо письму правительству «Не могу молчать». Это весьма резкие, темпераментные высказывания.
Он по большому счету довольно часто придерживался крайних точек зрения. Недаром же с Тургеневым ссорился и вызывал его на дуэль.
– Говорят, Толстой ощущал, что данный, 1910, год для него – последний.
– Я об этом не слышал и не думал, но так как время от времени так происходит. Он уже был в преклонном возрасте.
В то время, когда человек теряет опору в жизни, желание либо энергию, то он может ощущать, что это финиш.
– Как вам думается, имеется ли на данный момент в Российской Федерации по окончании смерти Солженицына фигура масштаба Толстого?
– Масштаб определяется не только личностью, но и средой. Российская Федерация времен Толстого – просматривающая Российская Федерация, пускай маленькая, но однако принимавшая слова Толстого, как в определенном смысле истину.
Отношение к писателям тогда было кроме того мало религиозным. И Толстой был не только писателем, но и преподавателем, практически пророком.
Таким его сделала среда. То же самое Солженицын – он, может, последний русский автор, что писал для той нации, где книги были самым главным.
В советской республики книги являлись источником ответов на многие вопросы. И солженицынские произведения были глотком свежего воздуха в той атмосфере отсутствия и цензуры информации. С данной точки зрения Солженицыну повезло, что он появился в то время.
Мне тяжело на данный момент заявить, что сегодняшнее поколение русских людей просматривает и относится к писателю так же, как это было, предположим, в 50-е годы прошлого века либо раньше. на данный момент русская культура проседает, делается более усредненной. Показалось довольно много различных развлечений: Интернет, видео, кино; молодежь уже просматривает без особенного внимания.
Помимо этого, в то время, когда все доступно, теряется сокровище. Запретный плод же неизменно сладок. Я думаю, эра громадных писателей прошла не вследствие того что таких писателей не имеет возможности показаться. Легко среда в них не испытывает недостаток.
Так же как Христос – люди пара столетий ожидали явления пророка, Мессии – он и пришел. А в то время, когда не ожидают – то и не покажется.
– Вы довольно часто общаетесь с братом?
– По большей части по каким-то серьёзным делам. Видимся редко, мы через чур заняты. Никита довольно часто не в Москве, а в то время, когда я в том месте бываю, то снова же большое количество тружусь.
Само собой разумеется, мы соприкасаемся, в то время, когда появляются домашние вопросы, – совместно их решаем. Но в работе весьма разобщены, потому, что он занят одним, а я – вторым.
– Вы в собственных книгах и интервью много раз сравнивали те направления, по которым двигались вы и Никита Сергеевич. В большинстве случаев, темы, настроения и идеи ваших картин не совпадали.
А на данный момент?
– Определения неизменно тяжелы. Мы уже люди немолодые, у каждого имеется представления о жизни.
Он – эмоциональный человек, а я – рациональный. Меня интересуют размышления и мышления, и, я бы сообщил, сомнения, а его – вера.
– В одной французской школе показывали детям «Курочку Рябу», приговаривая: посмотрите, дескать, какие конкретно в Российской Федерации свиньи живут, как по-скотски себя ведут. Что сообщите о таком применении мастерства в целях пропаганды?
– Ну из-за чего пропаганда? Это не пропаганда. Пускай показывают как имеется.
Да, люди ведут себя по-скотски. Но что делать? Почитайте прессу русского, разве это не верно? «Курочку Рябу» в большинстве случаев поминают в двух случаях – или в то время, когда желают меня попрекнуть, что я делал неправду и исказил жизнь русского народа, или в тех случаях, в то время, когда что-то поджигают.
Говорят: вот, горит, совсем как в «Курочке Рябе». (Смеется.) Так и получается, словно бы я кого-то очернил, а позже оказывается – так и имеется. Это характеризует лишь людей, каковые об этом говорят.
Что касается моих картин, то они вправду достаточно критичны по отношению к Российской Федерации последних 20 лет. И «Курочка Ряба», и «Дом дураков», и, само собой разумеется, «Глянец».
Они говорят о больных вещах, происходящих в стране; о русском сознании и о русском обществе.
– В Российской Федерации одни ругают кино, считают, что оно тупое. Другие говорят: какой зритель – такое и кино.
Как думаете, кто тупее – кино либо зритель?
– (Смеется.) Ну для чего же так сказать? Зритель не виноват, что у него имеется определенный уровень культуры.
Он не виноват, что ему на данный момент «вместили» новые представления о кинематографе, как о кино Голливуда. Зритель – это продукт глобализации, с одной стороны, а с другой – продукт собственной культуры, ее наличия либо отсутствия. Обвинить зрителя не в чем.
Мне думается, редкие трансформации произведения настоящего мастерства не смогут быть массовыми. Они должны быть редкими, и гениальных людей неизменно должно быть меньше, чем посредственностей.
– На какое количество лет вы себя ощущаете при таковой бурной занятости?
– Зависит от погоды. В то время, когда солнце, ощущаю время от времени себя на 25, в противном случае и на все 17 лет.
В случае если нехорошая погода – то на целый собственный возраст. Но немолодой – это не означает ветхий.
Не смотря на то, что все, само собой разумеется, по-различному принимают. Я не ощущаю себя ветхим. Немолодой – значит, я уже во многом разочаровался и мне необходимо обучаться чему-то новому.
Опыт оказывает помощь отбросить ненужное. В молодости люди всеядны. В эту пору легко сходятся и расходятся.
В молодости масса друзей, масса времени, и возможно безумно тратить его. Сидеть где-нибудь и тереть какую-нибудь «терку». А в то время, когда приходит зрелость, то нет времени на глупых людей, на глупые беседы, на глупое времяпровождение. К тому же я радостный человек.
У меня красивая семья, она мне дает все, о чем я могу грезить. Имеется дети, каковые около меня. Могу заявить, что я один из радостнейших людей, потому, что могу замечать, как растут юные, и помогать старикам.
Но по большому счету это сказать страшно – в Российской Федерации не обожают радостных людей. В Российской Федерации обожают лишь несчастных. Чуть больше года назад мы проводили собственного папу.
Исходя из этого сейчас пришло время поднимать молодых. А их у меня большое количество.
Но, имеется и те, кого уже поддерживать не нужно, как, к примеру, Егор.
– А время-то побыть папой, мужем у вас имеется?
– Само собой разумеется. И это значительно занимательнее, чем что-либо второе.
– Бывают дни, в то время, когда вы совсем не трудитесь?
– Нет. Сидишь, ничего не делаешь, но хочется забрать в руки книгу. Начинаешь просматривать – в руке появляется карандаш. Чиркаешь, приходят мысли В общем, это нескончаемый процесс.
Художественные книжки я фактически не просматриваю. Лишь литературу по истории и культурологии: то, что меня больше интересует.
А вот моя супруга Юля просматривает художественную литературу запоем. Но не редкость, и я раскрою какой-нибудь роман, и – мама дорогая, какие конкретно россыпи!
Также приятно.
– Имеется блюдо, которое готовит Юля и оно вам совсем не нравится?
– В большинстве случаев я все хвалю. У нее вправду все весьма вкусно получается.
К тому же она знает мои вкусы. К примеру, мы практически не едим мясо, и мясные блюда я не пробую. Юля в этом замысле по большому счету молодец, человек творческий, темпераментный. Кулинария – это так как по-настоящему ее страсть. Она тут как творец, а творца ругать запрещено.
Так что я стараюсь не осуждать ее блюда. В противном случае она меня убьет, в случае если я сообщу, словно бы мне что-то не нравится. (Смеется.) Она к своим блюдам весьма ревниво относится.
– Если она что-нибудь пересолит – вы также промолчите?
– Ну нет, вот про это сообщу.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
