Видеть мир и предметы иначе
Дмитрий СЕРДЮК окончил РАТИ, получал образование мастерской Сергея Голомазова, нынешнего художественного руководителя Театра на Малой Бронной. В 2010 году Дмитрий был приглашён в труппу этого известного коллектива, где на данный момент играется много ролей в таких спектаклях, как «Белка», «Ревизор», «Тартюф», «Коломба, либо Марш на сцену», «Бесы.
Сцены из судьбы Николая Ставрогина», «Формалин» и др. Кроме этого Дмитрий есть артистом Театра Наций, где занят в спектаклях «Укрощение строптивой» и «Сказки Пушкина», что поставил узнаваемый американский режиссёр Роберт Уилсон.
— Дмитрий, «Сказки Пушкина» – спектакль необыкновенный, решённый в жанре пластики, ритма, перемещения. Чем вам, драматическому актёру, был занимателен подобный проект?
– Худрук Театра Наций Евгений Миронов продолжительно пробовал «заманить» Роберта Уилсона, режиссёра-реформатора с мировым именем, в собственный театр. Наконец ему это удалось.
Уилсон приехал в Москву и внес предложение поставить «Сказки Пушкина». У спектакля вправду собственный отдельный пластический язык.
Но, Роберт Уилсон постоянно ставит в таком ключе. Любой артист у нас играется по пять-шесть ролей в различных сказках.
Мне было безумно весьма интересно поработать с одним из самых востребованных в мире режиссёров. Узнаваемый, ни на что не похожий почерк сценографии, чёрные силуэты актёров, парящих по сцене.
Привычные с детства образы превосходных пушкинских сказок предстают тут в совсем новом виде. К работе над постановкой Уилсон привлёк и собственную команду оперного режиссёра Николу Панцера, сценографа Анник Лавалле-Бенни, и музыкантов известного американского коллектива CocoRosie, трудящихся в стиле фрик-фолк.
– Зимний период вам предстоят репетиции с не меньше известным западным режиссёром Люком Бонди, худруком парижского театра «Одеон». В том же Театре Наций он будет ставить чеховского «Иванова».
Вы испытываете какие-то сложности в работе с зарубежными режиссёрами? Не мешает, скажем, языковой барьер?
– Я не знаю, к сожалению, французский, но дискомфорта в общении с Люком Бонди не было. Само собой разумеется, в таких случаях артисты трудятся с переводчиком.
Все режиссёры различные, но имеется какой-то неспециализированный театральный язык, интуитивные эмоции. Люк приезжал в Москву, проводил кастинг. Мы пробовали просматривать сцены из «Иванова», где мне досталась роль Львова.
Обязан заявить, что француз Люк Бонди в каких-то моментах осознаёт Чехова глубже, чем мы, русские.
– Вы игрались Громова в «Палате №6», одна из ваших самых известных ролей – Пётр Верховенский в спектакле «Бесы. Сцены из судьбы Николая Ставрогина».
Какая роль тяжелее по энергозатратам, эмоциям и нервам – по Чехову либо по Достоевскому?
– Может, лет пять назад я бы совершенно верно заявил, что Достоевский для меня сложнее. на данный момент я так не сообщу. По причине того, что они различные, весьма интересно и тяжело быть и с Чеховым, и с Достоевским.
Но психоэнергетики, легко физических сил затрачивается, само собой разумеется, больше в «Бесах» Я продолжительно не имел возможности «заметить» этого человека, Петра Верховенского. Так-то в романе о нём наподобие всё написано и возможно сыграть по написанному.
Но я искал изюминку в его наружности, какую-то живость. Да, Достоевский писал Верховенского как бы с революционера Сергея Нечаева.
Имеется какие-то его фотографии, я просматривал биографию Нечаева, но это мне не сильно помогло. И я пробовал отыскать в окружающей судьбе человека, похожего на моего храбреца, подсмотреть, определить в ком-то Верховенского.
Продолжительно не получалось, но в один раз на улице я увидел молодого парня, правильнее, обратил внимание на его необыкновенную, весьма нервную походку. И я увязался за ним и долго-долго шёл – возможно, от Дмитровки до Театра Вахтангова через проспекты, разглядывая, замечая за этим юношей.
И всю манеру молодого человека ходить и держаться я, честно соглашусь, применял для роли Петра Верховенского.
– Из-за чего для музыкальной композиции в собственном моноспектакле «Бродский. Обращение о пролитом молоке» вы среди других инструментов выбрали балалайку? Как-то не вяжется балалайка с образом этого космополитичного поэта
– По большому счету для меня Иосиф Бродский – очень важный в жизни человек. Лет в 17 мне подарили мелкий сборник его стихов «Избранное», я его прочёл.
И мир открылся как-то по-новому. Я стал в противном случае наблюдать фильмы и спектакли, просматривать литературу.
У Иосифа Бродского звук второй, стиль, он в противном случае видит предметы и мир – с какой-то собственной стороны, что мне весьма близко. Что касается балалайки и музыки Во-первых, музыку специально для моноспектакля написал мой однокурсник, весьма гениальный композитор.
Во-вторых, да, у нас не считая других инструментов присутствует и электрическая балалайка, инструмент наподобие русский, но из него извлекаются такие – не весьма русские мотивы. Вся музыка у нас скорее этническая
– Лев Константинович Дуров, сравнительно не так давно ушедший из судьбы, был «лицом» Театра на Малой Бронной. Кем он был для вас, вы трудились совместно в каких-нибудь спектаклях?
– Лев Константинович был патриархом театра, к нему прислушивались. Мы, к сожалению, ни при каких обстоятельствах не пересекались с ним на сцене. Конечно, были привычны, виделись на сборе труппы, я наблюдал его пьесы, он приходил на постановки с моим участием.
Мои однокурсники игрались со Львом Константиновичем в шекспировской «Буре», это его последний спектакль. «Бури» в Театре на Малой Бронной уже, само собой разумеется, не будет.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Эстанислао Бахрах: Эластичный ум / Как видеть вещи в противном случае и думать нестандартно / Аудиосаммари
