Земная жизнь примы-балерины большого
Мария Александрова из тех балерин, кто постоянно оставляет по окончании себя шлейф. Думается, ей подвластны каждые, самые сложные партии: Одетта-Одилия из «Лебединого озера», Фея Сирени из «Спящей красавицы», Аспиччия из «Дочери фараона», грубоватая Джульетта и многие другие.
С возникновением Александровой в мировом балете зарубежные критики объявили, что в Громадном театре началась эра второй Плисецкой. В эти дни у Александровой заканчиваются громадные гастроли по России, а в середине декабря она выступит в Париже на столетии «Русских сезонов» Дягилева.
-Мария, многие ваши коллеги говорят о чуткости русской публики: дескать, на карте мира это самый признательный зритель…
— По всей видимости, так было раньше. на данный момент восхищаться зрителями, каковые приходят в Громадный театр, я бы не стала, по причине того, что у них появился стереотип: «Мы заплатили деньги, а вы нас развлекайте». Особенно сложно в первые 60 секунд действа.
Требуются большие упрочнения, дабы разбудить в зрителе желание легко честно хлопать в ладоши. Столичная публика очень холодна, и трудиться с ней не легко.
Легче делается лишь к концу спектакля, и я знаю, что, чуть опустится занавес, они поднимутся и дадут дань уважения, будут цветы…
— А в регионах?
— В том месте обстановка вторая. Другой раз мне думается, что в том месте публика в далеком прошлом ожидала твоего выхода и пришли «собственные» люди, каковые пробуют осознать план постановки, удивляются твоему мастерству…
— Вы превосходно сообщили в одном из интервью: «Мне не имеет значения, чтобы зритель думал обо мне, принципиально важно, дабы он задумался над смыслом, что я вкладываю в роль…»
— Да и по большому счету самое полезное, в случае если зритель находит в балете ответ на в далеком прошлом наболевший вопрос. Пришел в нехорошем настроении, а вышел в хорошем.
А вдруг по окончании моего спектакля ему захочется жить, покажется прилив сил — то это самое полезное.
— По причине того, что балет, каким бы высоким мастерством ни казался, это неизменно…
— …разговор о душе.
— Легко ли сказать о душе, в случае если на сцене внезапно что-то не ладится?
— Не редкость, пьесы не удаются, что-то не выходит. Но любой спектакль должен быть весьма честным. По крайней мере, к этому меня приучила Татьяна Николаевна Голикова. В балете весьма сильна техническая сторона.
И в случае если что не получается — выпутываться тебе.
— И выпутывались?
— Да, к примеру, в «Дремлющей красивой женщине» была обстановка, в то время, когда мальчики-пажи не смогли меня удержать и уронили. Я такие кульбиты проделала, но выжила. В этот самый момент же засмеялась на сцене. Зал набрался воздуха с облегчением.
Оказался таковой душевный диалог со зрителем. Это момент искренности, что дорогого стоит.
— Я знаю, что, в то время, когда вас роняли, вы еще не были застрахованы…
— О страховке не вспоминала ровно до того момента, пока не пришла в передачу «На ночь глядя». Ведущие у меня задали вопрос: «Вы застрахованы?» Я ответила: «Нет».
Но почувствовала, что вопрос они задали как-то крайне важно, словно бы чего-то значительного в моей жизни нет. Балет — это так как вправду страшное дело.
Декорации изменяются неизменно, может случиться все что угодно.
И не вследствие того что я не выспалась и напортачила. Тот же гвоздь, упавший на сцену, легко причинит балерине вред.
И я в первоначальный раз задумалась над этим без шуток, осознала, что отсутствие страховки — большой промах. И застраховалась, потому, что это необходимо для работы.
— Контролируют ли балерин на допинг?
— Нет, это нереально, потому, что спортсмены соревнуются и приобретают медали за первенство, а первенствовать в балете нереально. Сейчас ты прима-балерина, а на следующий день — нет. Это место в Громадном театре изменяется частенько.
Я постоянно старалась быть лучшей, а первой — смысла не имеет. Жизнь была до тебя миллионы лет и будет по окончании.
Не нужно обольщаться на собственный счет. Нужно делать по максимуму что можешь. И стараться сделать весьма интересно.
Ну хотя бы для себя, дабы скучно не было. Если ты творческий человек, полез в данный кузов, то тогда и жизнь нужно на это дать. Не опасаться сгореть.
Лучше сгореть, чем тлеть.
— В то время, когда вы стали прима-балериной, изменилось ли к вам отношение сверстников? Так как многие из них до сих пор трудятся в кордебалете…
— Вы понимаете, это один из лучших кордебалетов мира, и быть ко мне принятым — уже огромное счастье. Что касается смены настроений, то Я этого не почувствовала. Общаюсь с теми, кто дружелюбно ко мне относится.
А что касается моего перехода из кордебалета в прима-балерины, то к данной цели я шла весьма честно, преодолевая настоящие муки, но ни разу не разрешила себе ни от чего отказаться. Танцевала и в кордебалете, и сольные вариации.
Необходимо было выполнять партии второго замысла — я бралась и за это. То время — одно из самых сложнейших — в то время, когда я, будучи непризнанной, танцевала вариации и вела наряду с этим спектакль.
Я действовала по принципу — мелких ролей не бывает.
— А критику вы просматриваете?
— Нет, простите. Я пара лет назад прекратила ее просматривать.
— Любопытно, что вас не устраивает?
— Не вижу смысла изучать то, что пишут балетные критики. Я желаю осознать мотив человека, что пишет ту либо иную статью.
Я желаю заметить, как он принимает воздействие из зрительного зала. Ему может не понравиться постановка, он может устроить разнос, но наряду с этим обязан аргументированно поведать, из-за чего не пришлось по нраву, а не вылить ушат грязи, как у нас обожают.
Основное — растолковать собственную позицию, а не писать тупые восторженные слова. И вот этого искреннего подхода в современной критике мне плохо не достаточно. Помимо этого, вывод критиков сейчас кардинально не сходится с мнением специалиста.
И кому доверять? Я предпочитаю доверять балетным специалистам. А без публикаций нормально могу существовать.
Это не помешает заниматься моей профессией — подниматься по утрам, точить носок и заставлять себя становиться лучше.
— Предания ходят об изнурительных балетных тренировках…
— Причем все это правда. В случае если артист не участвует в постановке, совсем не означает, словно бы он отдыхает. На тренировки каждый день уходит большое количество часов. У нас ненормированный рабочий сутки.
Единственный праздник, что мы можем себе позволить, — это 1 января. Все остальные праздничные дни танцор на работе.
— Сообщите, а какое количество необходимо времени балерине, дабы выйти из формы?
— 14 дней вполне достаточно для того, чтобы накопленные навыки утратить окончательно. У нас имеется большой отпуск, но мы не можем расслабиться, потому, что используем его, к примеру, на ответственные поездки, выступления за границей.
— Вы человек негламурный…
— Ну, что делать…
— Однако время от времени появляетесь в свете. Что вас злит в сфере этих напыщенных сокровищ?
— Вот как раз — напыщенных… В том месте понимаете как? Искренности практически нет.
Не могу оставаться откровенной, в то время, когда кругом все ходят с неестественными ухмылками, лицемерят. Неспешно начинаю закрываться. А в таком состоянии меня легко возможно ранить.
Я так как человек искренний, а в гламурной тусовке не смогу оставаться продолжительно в таком весёлом, открытом состоянии. По причине того, что 99% толпы — люди, каковые легко ее заполняют…
И вот исходя из этого тратить время, которое весьма полезно, неинтересно.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Как тренируется балерина Громадного театра
