Драматург, прочь из театра!
В афише театра «Мастерская Петра Фоменко» (Москва) показалось наименование, привычное всем любителям литературы – «Театральный роман» («Записки покойника») Михаила Булгакова. В нём божественно остроумному разносу драматург подверг любимый и ненавистный ему Художественный театр.
Звучит ли слово Мастера сейчас?
Звучит, ещё как звучит, возможно заявить, что текст Булгакова и стал главным храбрецом спектакля в постановке П. Фоменко и К. Пирогова. В этом случае Булгакову с театром повезло – в «Мастерской Фоменко» русское слово носят на руках, как любимое дитя, наряжают в кружевные интонации, обожают, боготворят.
Действительно, в трактовке театра ядовитая булгаковская повесть стала более печальной, утончённой и щекотливой – в соответствии со стилем «Мастерской». Да и под сенью собственного, не булгаковского, времени.
Главный герой спектакля, драматург Сергей Максудов, в исполнении Кирилла Пирогова предстаёт нервным и бледным интеллигентом, с усами и чеховской бородкой.
В отличие от простодушных обывателей, «деятели культуры» всё время что-то из себя изображают, притворяются, кривляются. Сперва Максудов сталкивается с литературными кругами, и писатели, нужно сообщить, особенного впечатления не создают.
Эту часть авторского текста в общем возможно было бы сократить для облегчения первого действия спектакля. Булгаков издевался над совсем конкретными и очень известными в его время писателями, но эта острота в далеком прошлом изгладилась.
Главной краской литературных кругов в спектакле делается лицемерие, закрывающее зависть к чужому успеху.
Основное начинается, в то время, когда Максудов попадает в Свободный театр, чья эмблема – половинка белого коня на белой колонне. Носитель Слова приносит Слово в том направлении, где оно приводит к нешуточной тревоге.
Дело не в том, что люди театра необычны, таинственны и осознать их взаимоотношения тяжело. Дело в том, что угас «священный пламя», иссяк источник одушевления этого театра, покинув по себе только память о чём-то страшно большом и ответственном.
Исходя из этого люди театра нуждаются в драматурге, хватаются за него – он напоминает о главном, побуждает к творчеству. Но это их и пугает, по причине того, что в собственном нынешнем состоянии данный театр творить ничего не имеет возможности.
Его люди превратились в психованных кукол.
Две главные «музы» этого омертвевшего театра – две секретарши его «основоположников», в исполнении двух ведущих актрис «Мастерской». Августа Менажраки (Мадлен Джабраилова) и Поликсена Торопецкая (Галина Тюнина).
Обе женщины, и всклокоченная, в жемчугах, Августа, и более изысканная, с претензиями на стильность, Поликсена, – предельно энергичны. Но их энергия идёт куда-то в неизвестную даль, они помогают с апостольским усердием чему-то непонятному.
Пространство театра занято самосохранением в условиях «шаткого равновесия» – его когда-то сотворили титаны, но отошли от дел. И лишённый творчества театр превратился в паноптикум, музей восковых фигур, забавный санаторий для культурных психов.
«Мастерская Фоменко» – быть может, единственный театр в Москве, где царствует вкус. Исходя из этого в «Театральном романе» нет ни тени грубости, ни следа пошлой карикатуры.
Всё легко, забавно, ласково, «акварельно». Кроме того знак посредственности – актриса Пряхина – в исполнении Галины Кашковской на собственный лад привлекательна и уж по крайней мере через фальшь в ней видна хроническая несчастливость.
Так как разве это в эйфорию людям – превратиться в манекены, утратить творческую душу? Мы бы их и не корили, если бы не ужасная театральная манера жить вне правды, избегать «честности самоотчёта». Возможно, вследствие этого и Свободный театр, как много театров, потерял собственный «священный пламя»
А бывший титан, Иван Васильевич, вместе с обстановкой дома в «Сивцевом вражке», встанет из глубин сцены, дабы принять злосчастного драматурга. Актёру Максиму Литовченко сделан чёткий портретный грим К.С.
Станиславского. причудник и Маньяк, он отгородился от внешнего мира невидимой, но прочнейшей стеной. Как и большая часть обитателей его театра, Иван Васильевич что-то защищает в себе непонятное и для этого изгоняет каждые естественные перемещения души.
И в последней сцене спектакля, в то время, когда драматург просматривает собственную пьесу старейшинам Свободного театра, поставлена эффектная «точка» – персонажи застывают как куклы. Все, не считая актёра Бомбардова – драматурга и живых героев Максудова (обаятельный Никита Тюнин).
Живые, споря о театре, хватают кукол за туловища, крутят, уносят.
Так бы и следовало поступать, в случае если театр погиб. Очищать пространство.
Но этого не бывает, и десятки «свободных театров» продолжают собственную призрачную кукольную судьбу…
Приносить Слово в мёртвый театр – тщетный подвиг. Булгаков его совершил, в отличие от собственного храбреца. Не сдался, выдержал пытку до конца.
Наглый и фантастически упрямый, он всё-таки взял верх, действительно, по окончании смерти.
Дорогой и щекотливый Максудов Кирилла Пирогова . Это в бойцовские 20–30-е годы прошлого века ещё возможно было выполнять подвиги. В наши дни от тщетного кривляния мёртвых «деятелей культуры» нужно просто-напросто бежать. Забиваться в щели и углы.
Писать для собственного наслаждения. Не вылезать в похабные лицемерные пространства, какими бы «белыми конями» прошлого они не были увенчаны
Что ж, «Мастерская Фоменко», как говорится, «в собственном репертуаре» – приятно, смешно и умно. Первое воздействие вяловато, второе – летит стрелой.
А вот весьма интересно, приходят ли драматурги наподобие Максудова в «Мастерскую Фоменко»
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Премьера спектакля «Бетон» в Республиканском театре белорусской драматургии
