Георгий корольчук: я никогда не хотел быть первым
Сорок шесть из семидесяти лет, исполнившихся ему в августе, он не изменяет родному театру, в который его привёл преподаватель. Сорок шесть лет он помогает тут, каждый день обосновывая азбучную истину – «гениальный человек гениален во всём».
Продолжая играть на сцене Театра им. В.Ф.
Комиссаржевской, он поставил на ней пара востребованных публикой пьес: «Утоли мои печали», «Тише, афиняне!», «Страсти по дивану», «Невольницы».
Его голос не только звучит за кадром многих зарубежных лент, каковые ему довелось дублировать, он известен и как киноартист, когда-то попавший в кино практически случайно, а после этого снявшийся в самых известных советских лентах: «Снежная королева», «Хроника пикирующего бомбардировщика», «Нехороший хороший человек», «Сладкая дама», «Моонзунд». Он не только педагог с огромным стажем, он – наставник, человек, с которым возможно разговаривать часами
— Георгий Алексеевич, вы – ученик Агамирзяна. Ответственность накладывает такое определение?
– Время ответственности уже прошло. Но груз, что мы, ученики Агамирзяна, несём, имеется.
По причине того, что Рубен Серге-евич был весьма хорошим педагогом, и в моей людской памяти он очищен от преданий и других серо-буро-малиновых волн, каковые вздымаются в большинстве случаев по окончании жизни мастеров. Для меня он остался редким на сегодня типом человека, что желает заниматься мастерством.
Не потому желает, что это необходимо либо жизнь не отпускает из профессии, а по причине того, что это метод его существования, его жизнь.
– А вы разве не живёте мастерством?
– Нет, я судьбой живу. А также не осознаю, что такое мастерство.
Думаю, я к нему и не принадлежу: это такая людская выделка должна быть, такая тяжёлая работа, дабы создать что-то красивое, что люди именуют мастерством! Я – среднестатистический ремесленник, любящий жизнь, солнце, траву, жену, ребёнка.
Это, само собой разумеется, предпосылка, дабы заняться мастерством, но я к нему, мне думается, ещё и не доходил кроме того.
– Говорят, что творить может только человек, вольный от забот
– Творить – уже забота. Но от житейских, бытовых, пожалуй, да.
Но у этого свободного человека в обязательном порядке должна быть идея, которая его жжёт и сжигает, дабы он очищался от жён, матерей, детей, любых родных людей, становился эгоистом в сфере собственного дела.
– Как показался в вашей жизни фильм Иосифа Хейфица «Нехороший хороший человек», принёсший вам известность?
– Для меня данный фильм – окно в небо. С данной ленты началось моё небо: как раз по окончании него пошли роли в театре, позже в кино, появилась вера и показалось чувство вечности.
До этого моя мама, очень сильно униженная когда-то страной, меня всячески оберегала от всяких религиозно-политических стрессов, и я рос «как положено»: октябрёнком, пионером, комсомольцем, парторгом курса Рос человеком, верующим в советскую власть. Служил в тот самый момент в армии.
И вот человек по фамилии Хейфиц позвонил мне, попросил прийти на «Ленфильм» в какую-то дрянную, какие конкретно бывали лишь на «Ленфильме», помещение, посадил наоборот себя и задал вопрос: «Вы просматривали повесть Чехова «Дуэль»?» Я ответил, что, может, и просматривал, но в то время, когда это было Тогда он пересказал мне сюжет и безотлагательно завершил беседу, сказав: «Всё. на следующий день вы станете сниматься». Это было чудо, по причине того, что никаких упрочнений, дабы попасть к Хейфицу, я не употребил. И общение с Иосифом Ефимовичем Хейфицем, как и прошлая работа с Агамирзяном, начало расширять мои горизонты
– Как вы отважились по окончании общения с этими мастодонтами, как Агамирзян и Хейфиц, подняться на режиссёрскую стезю?
– А кто вам заявил, что я режиссёр? Режиссёр – это делатель мастерства, человек, создавший Что-то, явление.
Пьесы же, поставленные в театре с моей помощью, для меня пьесы не режиссёрские. У меня нет «портфеля».
Легко мне знаменит круг зрителей – и людей актёров, которым весьма интересно то, о чём я желаю сделать постановку.
Я не забываю разгромную статью, которую написала моя превосходная подруга Марина Дмитревская по окончании просмотра «Утоли моя печали». А спектакль необычный в судьбе и своей жизни, в интересе и своей бессмысленности, что к нему испытывает зритель. Он идёт уже 16 лет.
Это феномен, кроме того не имеющий прямого отношения к театру. Легко людям ясно то, что происходит с храбрецами, которых, как сообщил Иван Иванович Краско, «кроме того не имеет значения, кто играется».
– Вам принципиально важно стороннее вывод?
– Время прошло. В случае если я делаю что-то сейчас, совершенно верно знаю, что делаю это со всей энергией моей любви. Ни больше, ни меньше уже не могу.
Сейчас в основном принципиально важно вывод родных мне людей, по причине того, что оно иногда кроме того может поменять трактовку. И ещё: сейчас критики прекратили нам помогать, а лишь ругают нас либо хвалят.
Ты, будь хорош, укажи, за что, за какие конкретно мысли… Что не так и что я могу сделать посредством собственного актёрского организма, дабы было «так»?
А в другом случае я закрываюсь, как ребёнок, которого необоснованно наругали, а также становлюсь временно неприятен И это разъединяет людей. А должно объединять.
– Режиссёрам с вами как с актёром легко трудиться?
– Я весьма твёрдый в человек, но послушный. Выучен Рубеном Сергеевичем: кроме того самого безответственного, самого «неправильного» режиссёра нельзя унижать. Как человек он пришёл к тебе и в тебе испытывает недостаток Отрицать людей – болезненное занятие.
И спорить я не обожаю. Обожаю слушать.
– А вдруг внезапно юный человек выскажет толковое вывод, прислушаетесь?
– Молодых неизменно весьма интересно слушать: они говорят о том, как нужно прожить жизнь, не зная, как её нужно прожить…
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
примеры и Значение покаяния его — Пестов Николай Евграфович
