Как тетя мила цветаеву разоблачила
Мила Смирнова живет в Нижнем Новгороде, по образованию инженер. Литературоведением ни при каких обстоятельствах не занималась и писать на русском не может до удивления.
Наружность юной Цветаевой она обрисовывает, к примеру, так: «полная и с лица, и с фигуры», «зеленоватые глаза с стремительными помаргиваниями». О судьбе Кости Эфрона создатель выразился следующим образом: «Костя, придя из школы, скоро был мертвым в петле».
Стилистические ляпы а также отсутствие нужных знаков препинания — на каждой странице. М. Смирнова и не ведает, что мемуары не являются источником — сведения из одних воспоминаний нужно в обязательном порядке сверять с другими, чтобы высказать то либо иное предположение.
Вот мелочи какие конкретно! Книга, как сообщено в выходных данных, издана «без редактора, авторский текст».
Как учил товарищ Сталин, лишь великая цель рождает великую энергию. А цель у М. Смирновой была наивеличайшая — разоблачить гения русской поэзии и дать бой ужасным цветаеведам, скрывающим правду от народа.
Смирнова не упоминает ни одной фамилии и не цитирует презренных лакировщиков: отойдите все — на данный момент я сообщу! А потому, что сказать она не может катастрофически, то вся книга в 930 страниц (я именую такие произведения «подспорьем для убийства небольших грызунов») переполнена восклицаниями: «ах», «увы», «ох» и т.п.
Из-за данной истерической эмоциональности хочется М. Смирнову назвать «тетей Милой». Тем более сочинительница говорит о жизни Марины Цветаевой как словно бы та жила рядом и крупно ей, тете Миле, нагадила.
Наружность у Марины Ивановны была совсем ужасная, алгебры она не осознавала, к людям относилась довольно глупо. Ранние стихи Цветаевой тетя Мила именует «сюсюкательными», письма гимназистки Марины писателю В.В.
Розанову — «словесным поносом», ежедневники Цветаевой — «ерундой». Кроме того то, что близорукая Цветаева не носила очки, вменяется ей в вину: «о том, что она без очков ничего толком не будет видеть дальше собственного носа, ее не тревожило.
Так и прожила она всю жизнь, не узрев, не разглядев, соответственно, не осознав окружавшего ее мира».
Нет уж, тетя Мила, как-то вы тут большое количество на себя берете. Сообщить о Цветаевой, которая, например, написала очерк «Военнопленный дух» об А. Белом — идеальнее и умнее данной прозы тяжело что-либо себе представить! — что она не осознала мира, граничит со злобным идиотизмом.
Но что произошло с мирным инженером-краеведом из Нижнего Новгорода? Из-за чего тетя Мила, теряя остатки разума, корчится от неприязни?
Да по той же причине, по какой корчится дефектолог Тамара Катаева, создатель вышедшей в прошедшем сезоне книги «Анти-Ахматова». Господа надоели!!!
Пускай их косточки истлели — культура-то их невыносимая, господская, гордая осталась! Сиди, значит, всю жизнь в уголке и просматривай их стишата.
А сами-то они что — жили, как писали?
И М. Смирнова делается разъяренной, распаренной кухаркой, сладострастно ругающей бездельника-девушку, которую она трагичнейшим образом не осознаёт по большому счету. Комментируя переписку юной Цветаевой с ее мужем Сергеем Эфроном, где влюбленные говорят друг другу собственные сны, тетя Мила фыркает: «Чего это?
Не о чем было писать, что ли?» Стихи у Цветаевой делятся для тети Милы на «понятные» и «непонятные» — такое вот кухаркино стиховедение. Понятные — они так, еще ничего.
А непонятные — бред, чепуха.
В выражениях отечественная сочинительница не стесняется. У нее кроме того хватает совести попрекнуть Цветаеву куском чужого хлеба: в 1918 г., оставшись без мужа, ушедшего в белую армию, с двумя детьми на руках, без реквизированного коммунистами наследства, юная дама страшно растерялась и принимала помощь от соседей и привычных.
Вот дармоедка! — негодует тетя Мила. — трудиться шла бы! В этот самый момент же осуждает Цветаеву за то, что та было не хватает православной. (Это у них, у теть Мил, такое «православие» — мертвых куском чужого хлеба попрекать!)
Да трудилась она, трудилась неистово, лишь в противном случае, чем тетя Мила… Пара томов нам покинула, до сих пор просматривают ее стихи со сцены, играются пьесы, переиздают вечно, на многих языках.
До сих пор Цветаева — работник отечественной культуры, ответственнее многих живых. Да и то, что так злит тетю Милу — помощь соседей и привычных в тяжёлый час — было в то время, когда-то естественной нормой судьбы.
Этого кроме того не обсуждали, так было принято у людей. Не всегда русскую жизнь определяла мораль коммунальной кухни!
В то время, когда М. Смирнова цитирует стихи Цветаевой, у читателя полное чувство, что из мира смрада, грязной ругани и чада он внезапно оказался в Божьем мире, выпивает чистую воду, наблюдает на небо…
Книги, подобные этому мутному произведению, стоят на полках книжных магазинов рядом с солидными научными биографиями. Люди подходят к надписи «книги о М. Цветаевой» и видят вот это.
А по-моему, наглые упражнения черни по обрушению «господской культуры» направляться реализовывать как порнографию, в намерено отведенных местах. Да и литературному сообществу пора сообщить собственный веское слово: в то время, когда о людях, обладавших русской речью в совершенстве, пишутся посредственные и безграмотные книги, нужно не ссылаться на свободу книгопечатания, а вырабатывать твёрдое публичное вывод.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Мила Михайлова (5 лет) — Марина Цветаева
