Кошмар имени чехова
Началось.
В Ленкоме — «Вишневый сад» Марка Захарова. Если судить по телерепортажам, это превеселый спектакль, где актеры сочинили собственный личный текст не хуже, чем у классика.
В МХТ (имени Чехова) вот-вот стартует «Иванов» Ю. Бутусова.
В театре имени Моссовета — «Дядя Ваня» А. Кончаловского. И в Александринском театре Санкт-Петербурга — «Дядя Ваня». (В том месте человек аж из Америки приехал нам продемонстрировать, как нужно Чехова-то воплощать.) В театре имени Вахтангова — также «Дядя Ваня».
Нужно наблюдать!
Наблюдаю, а жизнь проходит мимо… наберёмся воздуха мы в духе юбиляра. (Он превосходно писал о тщетной трате дней…)
Начала я с вахтанговского «Дяди Вани», по причине того, что режиссерскими галлюцинациями не увлекаюсь, а увлекаюсь хорошими актерами, а тут у нас заняты Сергей Маковецкий (Войницкий) и Владимир Вдовиченков (Астров) — таланты первой величины.
«Дядя Ваня» — второй заметный спектакль Римаса Туминаса на должности главного режиссера театра имени Вахтангова. Нужно сообщить, с Чеховым он обошелся уважительнее, чем с Шекспиром, чью трагикомедию «Троил и Крессида» поставил с ног на голову в прошедшем сезоне.
Текст Чехова звучит практически без крупных сокращений и отсебятины. Так как мощь режиссера может выразиться и кроме текста — персонажи смогут сказать одно, а делать второе.
Тем более что люди в спектакле самую малость не в себе, они перевозбуждены, экзальтированны и двигаются как бы в лунатическом трансе. Эта догадка находит подтверждение в оформлении сцены живописцем А. Яцовскисом: на тёмном заднике все четыре действия висит желтый круг — не то полная луна, не то затмение солнца.
А вот разгадка: женщина Соня предлагает закопченные стекла, значит, затмение. В режиссерских театрах не всегда бывают так вежливы: значительно чаще никто ничего не растолковывает.
Тут же, у Туминаса, ясно: время действия пьесы — затмение солнца, продолжающееся два дня. Люди, само собой разумеется, поплыли умом и стали куролесить.
Тогда светло, отчего женщина Соня (М. Бердинских) визжит звонким голосом травести и с пионерским задором прыгает по сцене.
Из-за чего доктор наук Серебряков (В. Симонов), что сперва фигурирует как строгий «человек в футляре», в шляпе, галошах и с зонтиком, после этого есть нам в белых одеждах и садится верхом на собственную прекрасную жену Елену (А.
Дубровская). Эту самую жену по большому счету неслабо валяют по сцене, и дядя Ваня, и Астров, опрокидывают на стол, хватают за все занимательные места, которых у артистки Дубровской очень?очень большое количество. Ну, затмение!
Если бы не оно, разве стала бы заслуженый артистка Людмила Максакова так фарсово изображать комическую влюбленность Марии Васильевны, маменьки дяди Вани, — в этого чокнутого доктора наук? Так виснуть у него на шее, так стонать?
Но ослепительнее всего затмение сказалось на ветхой няне Войницких (Г. Коновалова).
Она превратилась в что-то наподобие Безумного барыни из «Грозы»: прихорашиваясь и хихикая, няня бродит по усадьбе как призрак выродившегося дворянства…
Помимо этого, несчастные не просто пьют, а выпивают из огромных стеклянных банок, где томится брага, — Астров в нетерпении сосет зелье из резиновой трубочки. Да, эти бедные люди невменяемы и легко забывают, что они изображали пять мин. назад.
Какая же возможно цельность характера в таких условиях? И какое драматическое воздействие?
Исходя из этого из различных кусочков актерской игры достаточно сложно собрать образ, а из различных эпизодов — собрать неспециализированное чувство от спектакля.
На сцене помой-му все время что-то происходит. Вот врач Астров в финале говорит известное: «А должно быть, в данной самой Африке сейчас жарища — ужасное дело…» До сих пор врача Астровы в задумчивости смотрели на карту мира и говорили, само собой разумеется, не об Африке, а о собственной душевной жизни.
Туминас говорит о том, что врач — человек ищущий, неспокойный, реально планирует уехать в Африку, и ему приносят кучу громадных тёмных чемоданов. Данный рельефный образ — тёмные чемоданы — практически преследует режиссера.
С чемоданами вваливался в дом к Фамусову Чацкий (в театре «Современник»). С той же кучей чемоданов отправляется в стан к грекам Крессида («Троил и Крессида»).
И снова те же чемоданы в «Дяде Ване»! Возможно, Туминаса, кочующего между Москвой и Литвой, преследует образ странствия.
Но эти чемоданы — легко внешнее приспособление, раскрашивание текста, ничего не говорящее про сущность и идущее «мимо автора». Кто по большому счету все эти люди на сцене — и не чеховские интеллигенты, и не современные, а кто?
Аллегории? Знаки? Так нужно тогда Леонида Андреева и Метерлинка ставить.
А отечественного юбиляра режиссерский насилие очевидно заездил. Уже все было — вот, действительно, чемоданов у Астрова еще не было…
Туминас большое количество придумал, но для чего — не берусь вам сообщить. И через эти придумки время от времени пробиваются к Чехову двое — Маковецкий и Вдовиченков.
Как раз через, а не благодаря им. К примеру: как может оказать помощь Маковецкому то, что на протяжении ночного объяснения в любви к Елене Андреевне он снимает штаны? Щекотливый, ласковый дядя Ваня — и снимает штаны перед безнадежно любимой дамой?
Он что, собрался ею овладеть прямо под боком у доктора наук? И так как Маковецкий играется как раз драму человека чуткого, чувствительного, лишенного нахрапа и всякого напора, что не имеет возможности урвать, заграбастать себе кроме того то, на что в праве.
А Вдовиченков для чего грубо кидает Елену Андреевну на стол и раздвигает ей ноги? В противном случае вторыми средствами не передать, что он сильный и храбрый человек?
А вот глаза Маковецкого и Вдовиченкова в некоторых монологах стоят дорого. В них имеется искреннее, замечательное чувство неспециализированного несчастья, неспециализированной неприятной драмы русской судьбы, где равны в несчастье и не сильный, и сильный.
Весьма бы хотелось взглянуть на этих актеров в менее патологической режиссуре.
А пьесы Чехова куда-нибудь зарыть в надёжное место лет на двадцать, позже отрыть и снова прочесть. Может, тогда осознаем, что в том месте написано?
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Дуэт имени Чехова лучшее
