Татьяна толстая духовная сестра никиты михалкова
Новую книгу – сборник рассказов и эссе известной телеведущей и писательницы «Школы злословия» Татьяны Толстой «Лёгкие миры» смело возможно брать в путь, так радостно и быстро она написана и читается. Но картина авторского мировоззрения не несложна. В ней мы находим явные следы громадной драмы
Татьяна Толстая – автор с незаурядным аппетитом к судьбе и «машинально» гениальным пером. Фактически говоря, этого совсем достаточно для читателя: пишет ли создатель о студне, салате «Мимоза», шёлковой кофточке и свекольнике, вспоминает ли детство в огромной дружной семье либо повествует о том, как сдуру приобрела домик в Америке и боролась с ядовитыми лианами, – всё красочно, звонко, высечено из судьбы могучим и точным ударом.
Многие определения Толстой верны просто-таки математически. Вот она рассуждает о современных чиновниках. «Слова его зыбки и неизвестны, он не обожает ни вопросов, ни фактов, ни твёрдой логики, ни точности; ответы его лежат в особенном, вероятностном пространстве: спроси, к примеру, государственного служащего: в то время, когда?
– ответом его будет «вовремя либо пара позднее». Это неопровержимо!
Нутряная простодушная страсть к судьбе, изливаясь в отточенной литературной форме, радует силой и красотой русской речи. Но так как писателю положено, не считая мироощущения, иметь ещё и мировоззрение. Тут и начинаются муки Толстой.
В беседе с глуповатым обозревателем безликого издания (она включена в сборник «Лёгкие миры») писательница пробует рассуждать о России «по большому счету», и в сравнении с её художественными текстами это выходит слабо, блёкло, неоригинально. В то время, когда идут индивидуальные впечатления – всё великолепно, в то время, когда начинаются обобщения – пламя творчества меркнет.
В чём дело?
Ответ возможно сыскать именно в повести «Лёгкие миры», где Толстая живописует собственный американский домик. Около десяти лет писательница прожила в Соединенных Штатах, преподавала в колледже и пробовала обустроить собственное жилище, принёсшее ей и эйфории обладания (радость обладания – одно из основных наслаждений автора), и страдания всё того же обладания.
И я пологаю, что это не ядовитые лианы наползали тогда на её участок – а это в светлую голову внучки Алексея Толстого вползал чужой культурный миф.
Любя русскую культуру страстной, возможно сообщить, плотской любовью, Татьяна Толстая почувствовала, что в её идиллию с Россией (забранной в измерении культуры) вторгается что-то полностью вражеское. Начинаются мысли, что Российская Федерация какая-то не такая, неверная, плохая страна, что обожать её – извращение, а гордиться ею и вовсе нереально.
Дать согласие с чужим вторжением означало уничтожить собственную личность, и Татьяна Толстая сбежала из Америки, от успешной сытой судьбы. Но она бежала – а чужой миф полз за ней и угрожающе шипел.
И создаётся чувство, что писательнице приходится иногда бросать ему какие-то куски, чтобы он хоть на миг отвязался и разрешил ей предаться собственной наивной и простодушной любви к отчизне.
Так как, по сути, Татьяна Толстая – собственного рода сестра Никиты Михалкова.Они оба отличаются завидным здоровьем, несокрушимым аппетитом, лёгким имморализмом, творческим могуществом, обаятельным демократизмом в общении «с народом» (другими словами с обслугой) – а также к Всевышнему обращаются каким-то интимным, горячим голосом, как к любимому родственнику. Такое вразумительное чувство себя, само собой разумеется, уходит корнями в радостное дворянское детство.
Отчизна и по большому счету принципиально благосклонна к ним, но Н.С. Михалков отвечает ей взаимностью безоговорочно, а Т.Н.
Толстая – с постоянными оговорками.
Она мучительно борется с собственной природой, требующей прежде всего свободного излияния эмоций, и пробует погрузиться в неинтересный либеральный бубнёж – но природа побеждает. Толстая изворачивается не в серьез, в блеск иронии, в каламбур – и удирает от навязанной роли «борца» за Американские годы как словно что-то надломили в таланте писательницы (её ранние рассказы блещут красотой чистой художественности), засунули какую-то сиплую неинтересную «дудочку».
Я кроме того содрогнулась, в то время, когда заметила в текстах Толстой выражения «френдлента», «оффлайн» и «журналист Олег Кашин». О нет, лишь не это!
Как было бы чудесно, если бы Татьяна Толстая писала сказки, воспоминания, летучие заметки о приобретениях кофточек и сумочек, но забыла всех этих «Кашиных» окончательно, рассталась с ними вечным расставанием Люди, запомните: фейсбук, водка и навигаторы – это три основных неприятеля интеллекта!
Так как стоит Толстой хоть мало отвлечься от «френдленты», как исчезают все кошмары про «неправильную страну». И начинается органическая судьба гениальной русской девочки в том мире, которого она красивая частица.
Толстая мгновенно погружается в глубины языка, творит дивные (не смотря на то, что и не такие уж «лёгкие») миры, вольно изливает жизнь души, смеётся, ненавидит, но в основном – обожает. И пускай в ней проглядывает барыня-генеральша (особенно в рассказах о походах на рынок), это отечественная барыня, родная, природная, которую «народ» сходу опознаёт а также радуется – в далеком прошлом не видали, прям соскучились
В последнем эссе сборника, «Волчок», Толстая пишет про собственную детскую игрушку, которая когда-то пела «Боже, царя храни», но взрослые в испуге сломали звук. Но волчок все времена пережил а также не потускнел. «И в случае если его починить – опять стерженёк засунуть, – он снова запоёт.
Я про что? Возможно, про то, что все эти нынешние запреты, затыкание ртов, законодательные попытки борьбы с матом, с «боржоми» и беседами о суициде – вся эта советская власть плюс варваризация всей страны – это всё схлынет и пройдёт.
Ничего нам не сделается».
Да, да, да!
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Никита Михалков: «Брат меня обожает»
