Время жить и время умирать
сценариста и Режиссёра Александра МИНДАДЗЕ именуют мастером интеллектуальной драмы и исследователем внутреннего мира современного человека. Около 30 лет как сценарист проработал в тандеме с режиссёром Вадимом Абдрашитовым («Плюмбум, либо Страшная игра», «Время танцора», «Армавир» и др.), а позже решил уйти в одиночное плавание.
В итоге снял три фильма по собственным сценариям: «Отрыв», «В субботу» и «Дорогой Ханс, дорогой Пётр». Последний был представлен публике этим летом на Столичном кинофестивале.
Фильм говорит о группе германских инженеров, приехавших в командировку на коммунистический завод по производству оптики. Один из них, Ханс, внезапно делается практически одержим созданием новой линзы и с каждым днём ведёт себя всё более необычно, словно бы предчувствуя, что всего через два года произойдёт война…
— Фильм «Дорогой Ханс, дорогой Пётр» кинокритики назвали картиной замечательной, мирового уровня. Отчего же тогда на Столичном кинофестивале вас «прокатило» жюри?
– Я к этому отношусь философски. Сейчас жюри – это одна компания людей, которая тебя прокатила, а на следующий день – вторая, которая, быть может, уже не прокатит.
Раз картину не отметили, то, значит, не сочли её хорошей и конкурентной либо, возможно, чужестранцы не осознали смыла.
– Что означает – не осознали? Жюри выяснилось не сильный?
– Мейнстрим, массовая культура оказывают собственное влияние не только на массового зрителя, но и на кинематографистов, интеллектуалов. Это относится и самых респектабельных фестивалей кино, таких как Каннский и Венецианский.
Частенько в том месте предпочтение отдают не шедеврам, а вещам более понятным. К примеру, в текущем году в Каннах не взяли призов две превосходные картины: «Юность» и «Кэрол», «Золотую пальмовую ветвь» отдали картине «Дипан».
Массовая культура медлительно, но с уверенностью сжимает кольцо около авторского, штучного. Происходит это не только в кинематографе, но и в живописи, музыке, литературе. на данный момент большое количество эрзацев, каковые сделаны прекрасно, но из пластмассы.
– Но вам было жалко, что приза не дали?
– Вовсе нет. Во-первых, я не весьма на это рассчитывал, а во-вторых, у меня были другие цели.
Принципиально важно было продемонстрировать фильм на фестивале и дабы большинство опытной публики его заметила. Картина раздалась, хорошая критика меня порадовала.
Исходя из этого итог в целом хороший.
– Кино оказалось антивоенное, не патриотическое. "Наверное," таковой фильм имел возможность снять лишь уверенный космополит…
– Уж не знаю, до какой степени я космополит. Да это и не имеет значение. Неизменно служил лучшему, что имеется в человеке, пробовал пробудить в нём самые красивые эмоции.
Так было и при СССР, и по сей день. Я обращаюсь к узким струнам души, и в случае если мои картины вызывают у людей сопереживание, то, значит, я достиг собственной цели. Что касается антивоенности картины, то тут я с вами согласен.
Имеется германский храбрец, что предчувствует войну и совершает поступки под влиянием её близости. В итоге он гибнет, по собственной воле садясь под бритву в парикмахерской, осознавая, что эта парикмахерша на данный момент перережет ему горло.
В каком-то смысле это «время жить и время умирать». Само собой разумеется, картина антивоенная, в случае если бабахают боеприпасы в самих людей, каковые предчувствуют войну.
Создание нового увеличительного стекла – сублимация того, что они сами по себе далеки от войны, от того, что на них надвигается. Увлечённая работа заменяет им ту публичную судьбу, которой они жить не желают, и один из них кроме того кидается под поезд.
– В фильме снялись германские актёры, и, по вашим словам, они были настоящими специалистами. Возможно, немцы также составили собственное представление о русском кинопроизводстве?
– Они были приятно поражены и говорили, что в Германии так шепетильно, как у нас, не снимают. Ещё они говорили, что у них не строят такие декорации, какие конкретно сделал живописец Кирилл Шувалов.
У них строят декорации утилитарно, для конкретного замысла. В германском кинематографе всё подчинено экономии.
Говоря о профессионализме германских актёров, я имел в виду то, что они были неизменно собранны, готовы к работе, знали текст и были очень скромны. Они все примы в собственных театрах, но свободно приезжали на съёмки на велосипедах.
Немцы были заняты лишь работой, жаждой войти в роль и выразить то, что от них требовалось. Такие некоммерческие актёры у нас также имеется, но раньше их было значительно больше.
– Как мы знаем, что фильм отправится в прокате в Германии. А в том месте большое количество фильмов о войне снимают либо вычисляют эту тему неудобной?
–Тема войны для немцев до сих пор непростая, они относятся к этому с особенным вниманием. Скрывать в том месте нечего, по причине того, что был Нюрнбергский процесс, где было открыто всё и окончательно. И если не все немцы, то многие из них покаялись.
Но вспоминать лишний раз о серьёзной болезни не весьма приятно. Германское коммерческое кино, как и везде, обходит сложные темы, пытается развлекать, потакать массовому зрителю.
По причине того, что современный бюргер желает отвлечься от неприятностей и взять некоторый релакс на протяжении еды.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
СТАЛКЕР — ВРЕМЯ ЖИТЬ. ВРЕМЯ УМИРАТЬ!
