Время жить и время умирать

Время жить и время умирать

сценариста и Режиссёра Александра МИНДАДЗЕ именуют мастером интеллектуальной драмы и исследователем внутреннего мира современного человека. Около 30 лет как сценарист проработал в тандеме с режиссёром Вадимом Абдрашитовым («Плюмбум, либо Страшная игра», «Время танцора», «Армавир» и др.), а позже решил уйти в одиночное плавание.

В итоге снял три фильма по собственным сценариям: «Отрыв», «В субботу» и «Дорогой Ханс, дорогой Пётр». Последний был представлен публике этим летом на Столичном кинофестивале.

Фильм говорит о группе германских инженеров, приехавших в командировку на коммунистический завод по производству оптики. Один из них, Ханс, внезапно делается практически одержим созданием новой линзы и с каждым днём ведёт себя всё более необычно, словно бы предчувствуя, что всего через два года произойдёт война…

— Фильм «Дорогой Ханс, дорогой Пётр» кинокритики назвали картиной замечательной, мирового уровня. Отчего же тогда на Столичном кинофестивале вас «прокатило» жюри?

– Я к этому отношусь философски. Сейчас жюри – это одна компания людей, которая тебя прокатила, а на следующий день – вторая, которая, быть может, уже не прокатит.

Раз картину не отметили, то, значит, не сочли её хорошей и конкурентной либо, возможно, чужестранцы не осознали смыла.

– Что означает – не осознали? Жюри выяснилось не сильный?

– Мейнстрим, массовая культура оказывают собственное влияние не только на массового зрителя, но и на кинематографистов, интеллектуалов. Это относится и самых респектабельных фестивалей кино, таких как Каннский и Венецианский.

Частенько в том месте предпочтение отдают не шедеврам, а вещам более понятным. К примеру, в текущем году в Каннах не взяли призов две превосходные картины: «Юность» и «Кэрол», «Золотую пальмовую ветвь» отдали картине «Дипан».

Массовая культура медлительно, но с уверенностью сжимает кольцо около авторского, штучного. Происходит это не только в кинематографе, но и в живописи, музыке, литературе. на данный момент большое количество эрзацев, каковые сделаны прекрасно, но из пластмассы.

– Но вам было жалко, что приза не дали?

– Вовсе нет. Во-первых, я не весьма на это рассчитывал, а во-вторых, у меня были другие цели.

Принципиально важно было продемонстрировать фильм на фестивале и дабы большинство опытной публики его заметила. Картина раздалась, хорошая критика меня порадовала.

Исходя из этого итог в целом хороший.

– Кино оказалось антивоенное, не патриотическое. "Наверное," таковой фильм имел возможность снять лишь уверенный космополит…

– Уж не знаю, до какой степени я космополит. Да это и не имеет значение. Неизменно служил лучшему, что имеется в человеке, пробовал пробудить в нём самые красивые эмоции.

Так было и при СССР, и по сей день. Я обращаюсь к узким струнам души, и в случае если мои картины вызывают у людей сопереживание, то, значит, я достиг собственной цели. Что касается антивоенности картины, то тут я с вами согласен.

Имеется германский храбрец, что предчувствует войну и совершает поступки под влиянием её близости. В итоге он гибнет, по собственной воле садясь под бритву в парикмахерской, осознавая, что эта парикмахерша на данный момент перережет ему горло.

В каком-то смысле это «время жить и время умирать». Само собой разумеется, картина антивоенная, в случае если бабахают боеприпасы в самих людей, каковые предчувствуют войну.

Создание нового увеличительного стекла – сублимация того, что они сами по себе далеки от войны, от того, что на них надвигается. Увлечённая работа заменяет им ту публичную судьбу, которой они жить не желают, и один из них кроме того кидается под поезд.

– В фильме снялись германские актёры, и, по вашим словам, они были настоящими специалистами. Возможно, немцы также составили собственное представление о русском кинопроизводстве?

– Они были приятно поражены и говорили, что в Германии так шепетильно, как у нас, не снимают. Ещё они говорили, что у них не строят такие декорации, какие конкретно сделал живописец Кирилл Шувалов.

У них строят декорации утилитарно, для конкретного замысла. В германском кинематографе всё подчинено экономии.

Говоря о профессионализме германских актёров, я имел в виду то, что они были неизменно собранны, готовы к работе, знали текст и были очень скромны. Они все примы в собственных театрах, но свободно приезжали на съёмки на велосипедах.

Немцы были заняты лишь работой, жаждой войти в роль и выразить то, что от них требовалось. Такие некоммерческие актёры у нас также имеется, но раньше их было значительно больше.

– Как мы знаем, что фильм отправится в прокате в Германии. А в том месте большое количество фильмов о войне снимают либо вычисляют эту тему неудобной?

–Тема войны для немцев до сих пор непростая, они относятся к этому с особенным вниманием. Скрывать в том месте нечего, по причине того, что был Нюрнбергский процесс, где было открыто всё и окончательно. И если не все немцы, то многие из них покаялись.

Но вспоминать лишний раз о серьёзной болезни не весьма приятно. Германское коммерческое кино, как и везде, обходит сложные темы, пытается развлекать, потакать массовому зрителю.

По причине того, что современный бюргер желает отвлечься от неприятностей и взять некоторый релакс на протяжении еды.

Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ

СТАЛКЕР — ВРЕМЯ ЖИТЬ. ВРЕМЯ УМИРАТЬ!


Вы прочитали статью, но не прочитали журнал…

Читайте также: