Живее всех живых
В серии «Жизнь превосходных людей» вышла книга Людмилы Сараскиной «Достоевский» – увесистый плод долгих трудов. Тяжело усомниться в том, что он отыщет читателя, поскольку отечественный драгоценный ФМ и сейчас, как говорится, «живее всех живых».
Это тот случай, в то время, когда чрезвычайный количество книги (более 800 страниц) не думается излишним. Напротив, исследователю приходилось ограничивать себя.
Так как Сараскина по специализации как раз «достоевсковед» и написала много книг о тех либо иных эпизодах судьбы Федора Михайловича. Свести все добытые знания в один том оказалось лишь на данный момент.
По складу ума Сараскина – апологет, другими словами может писать лишь о тех, кого обожает и принимает безоговорочно. Это информирует ее книгам (сошлюсь на вышедшую недавно биографию А.И.
Солженицына) задушевность и нежность, но сужает вероятную палитру красок. Разве дела ФМ в культуре так нехороши, что его нужно выгораживать и защищать (а Сараскина защищает не только его, но всех родных родственников)?
Под ее пером папа Достоевского, скажем, делается требовательным радетелем семьи, никаким не грубияном и деспотом. А запутанный вопрос о его чёрной смерти разрешается только в пользу версии «естественной смерти».
Я не берусь делать выводы, инсульт либо рука крепостных прервала жизнь Михаила Достоевского. Но все-таки, если он был так оптимален и ярок, чем тогда разъясняется полное отсутствие не только хороших, но хоть бы как-то выносимых отцов в творчестве его сына?
В этом пункте, как и во многих вторых, любовь к храбрецу затмевает аналитические свойства биографа.
Солидный и добросовестный труд Сараскиной, поделённый, как древние романы, на главы с подзаголовками, течет неспешно и обстоятельно, кроме того другой раз через чур обстоятельно. Как многие историки, Сараскина обожает всецело цитировать документы, пускай в этом нет прямой необходимости.
А все ж таки, как устоять перед соблазном привести всецело ордер на арест Ф.М. Достоевского? Хотя бы чтобы на читателя повеяло воздухом древних МВД
Эта подробность изложения довольно часто затрудняет восприятие. К примеру, Достоевский у нас рождается на 56-й странице, а до того читатель терпит какие-то смутные сведения об его дальних предках.
А ведь он кроме того в собственной семье был фантастической странностью, какие конкретно же связи возможно проследить в столетиях? Эту тему в далеком прошлом разрешил Гете, увидев, что «род не внезапно чудовище родит иль полубога», и в общем этими словами возможно было бы и ограничиться.
Живут себе люди, тихо-мирно размножаются, и внезапно рождается ОНО. Все равно никто так и не смог нам растолковать, из-за чего, с чего, какого именно черта ОНО рождается, так для чего с таким патологическим упорством историки копаются в корнях, никуда не ведущих, и жизни предков, ничего не растолковывающей? Я бы с громадным интересом послушала того историка, что возведет родословную Достоевского прямиком от праведного Иова
Но у биографий собственные законы – кто родил, где жил, как обучался, на ком женился. Тут книга Сараскиной легко клад.
Действительно, казалось бы между личностью ФМ и спокойной манерой изложения его жизни имеется определенное несогласие. Прямая речь самого храбреца как словно бы взрывает журчание негромких слов биографа, чье упорядоченное перо напоминает скорее о Диккенсе либо Джейн Остин.
Но в этом несогласии и заключено стилистическое обаяние нового биографии ФМ: бурный преступный гений приведен в полный порядок, текст помещен в контекст, все бури и метания снабжены комментариями и ссылками.
Читатель заблаговременно знает, что все, решительно все будет прекрасно: очень способные задатки вырастут в патологическую мощь; произведения, не осознанные современниками, завоюют всю землю; будущее, наигравшись, подчинится; а также последняя супруга окажется основной и полностью совершенной. Легко британский роман!
Так о чем особенно волноваться-то? О себе нужно переживать, а не о Достоевском: тот победил в далеком прошлом и победил все что вероятно.
Новая биография Достоевского, при всей «старомодности» собственного неспешного течения, дает большое количество материала для размышлений о фантастической «живучести» Достоевского. У которой не было помой-му никакой опоры на материю, на не сильный протеиновое тело.
Эта живучесть являлась чисто духовной и разрешила собственному носителю пережить необыкновенные опробования (обычно вызванные собственным характером писателя) – эшафот и четыре года каторги, солдатчину, безвылазную бедность, рулетку, эпилепсию и т.д. (Кстати, на каторге Достоевский делал кирпичи, 250 штук в сутки, значит, в Сибири где-то, быть может, сохранились дома из кирпичей Достоевского?!) Жизненная победа ФМ – это победа человеческого духа (разума). И эта победа воодушевляет и ободряет сейчас.
Появившись в Российской Федерации, Достоевский духовно перерос собственный время и стал для мира образом России, а после этого и как будто бы бы заменил ее. Так что Российская Федерация для духовно развивающегося мира стала «Россией Достоевского», куда более захватывающей, чем все ее временные состояния.
Уязвленные Достоевским чудаки со всего света до сих пор влекутся к нам в отыскивании искомой России ФМ. Где, согласно их точке зрения, где-то бродят дамы, талантливые приблизительно миллион долларов кинуть в печку.
Возможно, «живучесть» Достоевского – это живучесть самой России, которая пережила и переживает все ужасные опробования, вызванные ее же собственным национальным характером? При таких условиях чтение этого автора (и книг о его жизни) – это не развлечение и не «обязаловка».
Это развития духа и путь укрепления, «искры Божьей», которая может разгореться звездой в отдельном человеке.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Воскресение \
