Юбилей современника: тайное и невидимое
Воображал ли себе 29-летний, амбициозный, романтичный, тонкокожий Олег Ефремов, придумывая во второй половине 50-ых годов двадцатого века имя новорожденному театру, каково будет товариществу актеров нести звание «Современника» через шестьдесят лет?
Вряд ли. Тогда педагога и выпускника Школы-студии Столичного художественного театра больше всего тревожила невидимая, но глухая стенки мумифицированного наследия Станиславского, стоящая между зрителем и сценой.
актёром и Зрителем, пережившими сталинизм и фашизм и внезапно нашедшими, что в жизни имеется место не только высоким чувствам и подвигу, но и несложным жаждам, горестям и обычным радостям, делающим человека человеком, а не мифологическим храбрецом-полубогом, о подвигах которого говорил Небольшой театр, а о эмоциях – МХАТ.
Современниками как раз этого зрителя планировала стать труппа первого рожденного в послевоенные годы советского, русского театра-студии, созданного художественный вдохновителем – Олегом его командой и Ефремовым – единомышленниками и учениками – Галиной Волчек, Игорем Квашой, Лилией Толмачевой, Евгением Евстигнеевым, Олегом Табаковым
Тема уникальности, важности, значимости простой людской судьбе тогда, во второй половине пятидесятых витала в воздухе: люди, наконец, сняли военную форму, казалось, сгинул окончательно дамоклов меч вездесущих репрессий. Александр Солженицын писал «Один сутки Ивана Денисовича», Виктор Розов – «В отыскивании эйфории», Александр Володин – «Фабричную девчонку», вышел первый поэтический сборник Булата Окуджавы, Александр Иванов снимал фильм по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», в котором первую громадную роль сыграл Иннокентий Смоктуновский.
Все эти авторы, как и компания Ефремова, владели одним неспециализированным качеством – очень узкой кожей, только-только закрывшей раны репрессий и ожоги войны. Кожа эта была так чувствительна, что потребовала только легких прикосновений, мельчайшее упрочнение, намек на пафос лишал ее обладателя чувствительности.
Розовская пьеса «Всегда живые» и стала первой премьерой, манифестом новорожденного товарищества актеров. Спектакль прогремел на всю Москву – казалось бы, что нового в спектакле о любви, верности и предательстве, к тому же на смерти и фоне войны.
Но розовская история, камерная, негромкая, не обобщала происходящее до масштабов мифа, а сосредотачивалась на мелочах – игрушечной белочке, детском стишке, забавном комментарии к тосту «За Победу!» хлеборезки Нюры: «Э, если бы от выпитой водки война скорее окончилась, я бы одна ведро выпила». Эти-то милые, мелко-бытовые подробности и покоряли публику, утомившуюся от пафоса советского ампира.
Чуть позднее фильм по данной пьесе покорил Канны, но открыл публике Розова «Современник».
не меньше серьёзным откровением молодого театра стала постановка «Обнажённого короля» Евгения Шварца, храбрецом которой стал исполнитель заглавной роли Евгений Евстигнеев. И снова спектакль попал в яблочко: зрителю не хватало этой, детской, наивной, а потому таковой бесстрашной правды воробья, проглотившего Тараканище.
Узкая кожа, чуть закрывающая нерв, заставляющая сказать негромко, двигаться с опаской, наблюдать пристально, подмечать ответственные мелочи – вот объединяющая черта таких различных современниковцев – Ефремова, Евстигнеева, Олега Даля, Юрия Богатырева, Лилии Толмачевой, Татьяны Лавровой, Марины Нееловой, Чулпан Хаматовой и многих вторых, чьи имена не разрешает перечислить размер газетной страницы.
Но возвратимся к истории. К началу шестидесятых театр поселился в самом центре Москвы, у изножия монумента Маяковскому, где гремела на всю территорию страны лихая, социальная, полная амурных страстей лирика Евтушенко, Рождественского, Вознесенского, Ахмадулиной.
Это соседство было одновременно творческой дуэлью и унисоном, делавшими культурную жизнь не только столицы, но и всей страны полнокровно искренней.
Время шло, за шестидесятые «Современник» возмужал, вырос в полноценный художественным организм, с собственным неповторимым голосом.
Театр большое количество ездил по стране, и везде его ожидал аншлаг.
В афише пьесы современников труппы – Розова, Шварца, Володина, Тендрякова, Аксенова — дополнили классики русские – «Обычная история» по Ивану Гончарову (ах, как оптимален в ней был дуэт Михаила и Табакова Козакова), «На дне» Максима Неприятного (с неподражаемым Квашой) – и мировые – «Двое на качелях» Уильяма Гибсона (с завораживающими Лавровой и Казаковым)
Любой спектакль хорош отдельной не статьи, книги, одна беда – непросто в те времена было записать спектакль на плёнку – любой рассказ о них будет несравненно беднее.
Время изменялось, изменялся театр – семидесятые начались с ухода Ефремова – руководить МХАТом, труппа переехала с шумной Маяковки на негромкие Чистые пруды, оттепель, замороженная холодной войной медлительно, но правильно скатывалась в застой, но «Современник» все так же оставался тонкокож, внимателен к нюансам дня – совсем юный Валерий Фокин ставил Володина и Рощина, ставшая художественным руководителем театра Галина Волчек трудилась над «Восхождением на Фудзияму» Чингиза Айтматова. На смену сказочнику Шварцу пришел великий сатирик Михаил Салтыков-Щедрин.
Его «Современная идиллия», переписанная для театра (вы удивитесь!) Сергеем Михалковым стараниями легендарного ленинградца Георгия Товстоногова превратилась в искрометную, ироничную, злую и узкую комедию «Балалайкин и Ко» главные храбрецы которой (Валентин и Кваша Гафт) обучаются годить – либерально, демократично, культурно демонстрировать влияниям собственную благонадежность.
По счастью данный спектакль лежит в Сети, и если вы его паче чаяния не видели – самое время это сделать: актуальность замеченного вынудит вас обо многом задуматься.
Время шло, театр ставил Симонова и Шекспира, Вампилова и Чехова, любой раз расставляя кроме того в самых известных хороших пьесах выговоры так, что зал чувствовал себя соучастником происходившего на сцене.
А тем временем Табаков затеял делать личный театр, собрал в ГИТИСе курс, что привел в театр. И театр, и Волчек молодежь приняли: студенты не просто поселились в театре, их выпустили на сцену.
Их силами ветхий современниковский утренник – «Белоснежка и семь гномов» стряхнул пыль времени, зажил новой судьбой.
В репетиционном зале на пятом этаже Фокин репетировал с Константином Райкиным «Гамлета»; исследуя опыт польского концептуалиста «бедного театра» Ежи Гротовского, преобразовывал для сцены самого психологичного русского классика – Федора Достоевского. Спектакль «И отправлюсь!
И отправлюсь!» — инсценировка Юрия Карякина «Записок из подполья» (Райкин) «Сна забавного человека» (Авангард Леонтьев) — была одним из сильнейших откровений советского театра середины семидесятых. Оказалось, что театр может легко сказать со зрителем о самых ответственных и узких вещах не только и не столько словами, позами, и сценографией, но и актерским телом, пластичным до гуттаперчивости, умным до мудрости, духовным до божественности.
Но все опыты непременно заканчиваются: Табаков ушел в Табакерку, Фокин занялся созданием Центра Мейерхольда, а «Современник» двинулся своим методом.
И вот тут имеет суть заявить, что тонкокожесть, так оберегаемая театром, разрешила ему, гостеприимно принимающему юных инопланетян и без того же добродушно отпускающему их в свободное плавание, возможно, слышать сиюминутность, чувствовать происходящее тут и по сей день.
Табаковцы, Фокин, Райкин, «Современник-2» Михаила Ефремова обучались у театра профессии, но и театр признательно и пристально обучался у них эмоции нового, всегда изменяющегося времени.
Это чувство и разрешило, нет, вынудило «Современник» инсценировать во второй половине 80-ых годов XX века книгу ужасных воспоминаний Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» (инсценировка Александра Гетмана, постановка Галины Волчек). Тогда, да и по сей день, четверть века спустя, история дам, прошедших сталинские лагеря, поведанная Мариной Нееловой, Аллой Покровской, Людмилой Крыловой, Лией Ахеджаковой, Мариной Хазовой, Людмилой Ивановой, Тамарой Дегтяревой, Ниной Дорошиной, заставляет зал замереть, задуматься, понять могучую хрупкость очевидной людской натуры, в случае если лишь в ней имеется хотя бы кроха, простите, божественной любви.
Галина Волчек, стоя у руля театра более сорока лет, с 1972 года, не опасалась и не опасается приглашать в «Современник» неповторимых, стилистически далеких и замечательных режиссеров. Ко мне приходили и приходят ставить пьесы Евгений Каменькович и Павел Каплевич, Николай Кирилл и Коляда Серебренников, Гарик Римас и Сукачев Туминас, Роман Виктюк и Анджей Вайда.
Любой из них приносил и приносит театру живое дыхание судьбы – таковой различной, тяжёлой, ужасной, но вечно увлекательной.
Театр всю эту жизнь впитывает, усваивает, ею живет и 60 лет, вы лишь вдумайтесь, шестьдесят лет умудряется идти в ногу со временем, выдерживая неуловимый баланс между холодной мудростью и истерично трепещущей душевностью.
Как ему это удается? Думаю, ни Волчек, ни Неелова, ни Хаматова, ни Никита Ефремов – внук основателя «Современника», трудящийся артистом, — на данный вопрос не ответят. Да и не нужно, пускай своим делом занимаются: слушают время и говорят нам о нем.
Мы же такие: нам лицом к лицу лица не увидать. А «Современник», как бинокль, меняет расстоянье, и тайное, невидимое, невыразимое делается вразумительным.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Юбилейный вечер к 80-летию Ильи Резника
