Островский в черном цилиндре
В Громадном драматическом театре имени Г.А. Товстоногова идут премьерные пьесы по «Грозе» А.Н.
Островского в новаторской постановке худрука театра Андрея Могучего. Может ли данный спектакль позвать какие-либо эмоции, не считая холодного любопытства?
Быть может, однако вряд ли, но хоть отвращения постановка не вызывает, уже благодарю.
Русский театр не сложил канона «Грозы», традиции выполнения пьесы нет уж лет 80 совершенно верно: с чем спорить? С фильмом 1934 года?
Все современные режиссёры так или иначе резвятся и шалят с текстом пьесы. Тем более что надобную для «Грозы» героиню – актрису на роль Катерины отыскать тяжело, практически нереально.
Юная Доронина подошла бы: ну, наладим машину времени лет через 20, извлечём Татьяну Васильевну эдак из 1961 года, и она у нас сыграет в совершенном спектакле. А до тех пор пока у нас действительность: торжество безудержного режиссёрского самовыражения, и лишь его.
В «Пьяных» у Могучего персонажи всё время подтанцовывали – в «Грозе» они поют, то наподобие как рэп, то речитатив, то похоже на частушки, то на колыбельные. Лишь Борис Григорьевич, любимый Катерины Кабановой, могучий баритон в кожаном пальто, выпевает по-оперному (и выполняет его партию солист Мариинского театра А. Кузнецов).
Это не импровизация, а произведение композитора А. Маноцкова. Такая почти-опера среднего качества; Леонид Десятников бы лучше сочинил. Его «Бедную Лизу» я вспоминала на «Грозе» неизменно.
По всей видимости, за профессионализм пения Катерина, ласковая нелепая девочка (В. Артюхова), Бориса и полюбила.
Имея в труппе Полину Толстун и Карину Разумовскую, отдавать роль застенчивой рыдающей от кошмара дебютантке необычно, но Могучий достаточно равнодушен к сути и масштабам актёрских даров. Катерина – в ярко-красном кокошнике и платье, все остальные в тёмном: тезис Добролюбова про «луч света в чёрном царстве» воплощён наглядно а также пара назойливо.
Начало спектакля: на сцену с помоста, проложенного через зрительный зал, выбегают трое клоунов-ведущих-птиц, двое мужчин, одна женщина. Они, одетые в цилиндры и чёрные фраки, все два с лишним часа представления сопровождают персонажей, легко трепеща кистями рук, округляя глаза и открывая рот, по всей видимости, в удивлении перед нравами города Калинова. (Да, нелегка будущее молодого актёра в современном театре!
Раньше сообщишь «Кушать подано» – и ступай себе с всевышним, а сейчас надобно часами торчать на сцене неизвестно для чего и прекрасно, в случае если в одетом виде) Эти тёмные цилиндры в Санкт-Петербург по большому счету вагонами возят – не припомню без них премьеры в Александринском либо БДТ, да и другие театры подтягиваются за фаворитами. Несложнее всего решить сцену либо персонажа посредством яркой театральщины: пресловутый цилиндр, пение, музыкальный инструмент в руки, и формальное ответ наподобие как имеется.
Тёмный цилиндр в новой «Грозе» носит и странница Феклуша (М. Лаврова), это по большому счету какой-то демон, воющий лютым басом.
Говорит она текст Островского, но таким макаром, что суть улетучивается совсем. Да и все персонажи рапортуют Островского, действительно, используя диалектные искажения – то фрикативное «г», то что-то из северного говора, то мещанское сюсюканье, не имеет значения, основное, дабы не было хорошей «правильности».
Вывозят и увозят их на движущихся платформах люди в тёмном. Иногда сцену задёргивают расписными занавесами с палехскими мотивами.
На заднем замысле же происходят разные атмосферные явления: блещут молнии, идут цветные дымки. Другими словами и глаз, и слух зрителя всецело заняты – формально.
Могучий не обрушивает, подобно Богомолову либо Жолдаку, систему ценностей автора. Механик Кулигин (А.
Петров) у него наподобие как хороший, красивый, а Кабаниха (М. Игнатова) наподобие как ужасная.
Ещё бы, в чёрном кокошнике и чёрной шинели, неподвижная, обращённая злым застывшим лицом к зрителю, она элементарна, как предводитель «чёрного царства». Да и все тут элементарны, как куклы.
Никто ни с кем не общается, персонажи всегда торчат на сцене и докладывают текст – действительно, не с простодушием Малого театра, но с ухищрениями. Раньше целые фронтальные мизансцены вычисляли рутиной, а сейчас это новаторство?
Итак, все при деле: люди в тёмном возят платформы, клоуны-птицы таращат глаза, действующие лица поют текст, звучит музыка, развеваются прекрасные шёлковые занавесы, а также молнии не единожды озаряют чёрное царство
А вот к чему всё это?
Спектакль сделан как словно бы доброжелательным чужестранцем (вероятнее, французом), что уже два месяца изучает русский язык и о-ля-ля – в восхищении от русской культуры. Никаких личных взаимоотношений с миром Островского у него нет и быть не имеет возможности.
Разработками создания драмтеатра он не обладает в принципе, да они ему и не необходимы – ему что Гоцци, что Островский, что Уайльд, всё равняется. Красиво же?
Да, ничего, красиво, действительно, видели мы и прекраснее (хотя бы у Романа Виктюка). Занимательно? Не всегда, но в общем – да, занимательно.
Лишь с фронтона БДТ нужно бы снять надпись «Громадной театр имени Г.А. Товстоногова» и заменить на «Формальный театр А. Могучего».
Дабы не вводить зрителя в заблуждение. Я считаю , что театр Могучего расположен не на своём месте: он существует вместо БДТ.А должен был бы существовать раздельно.
Осознаёте, настоящее новаторство живёт в связке с каноном, с традицией: в случае если имеется традиция, её возможно развивать, обогащать, опровергать, отрицать какое количество угодно. А вдруг её нет?
Что отрицать? Остаётся лишь пустота, а в ней пианино, чёрный цилиндр и саксофон. Другими словами банальщина и штампы нового сорта.
В случае если юный человек задаёт вопросы меня, а где бы взглянуть «обычный» драматический спектакль по Шекспиру либо Островскому, я уже не знаю, что ответить. Я лишь думаю: Господи, какой жалкий, инфантильный бред – современный театр в сравнении с литературой, кроме того современной.
Про Островского и толковать не буду – ничего ему не сделается, такие авторы идут через время, и они его делают выводы, а не время – их.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Шут и Король — Камнем по голове
