Отверженный
22 февраля исполняется 70 лет Эдуарду Лимонову – революционеру и писателю, основателю запрещённой Национал-большевистской партии, активисту перемещения «Вторая Российская Федерация».
Люди, равнодушные к литературе, иногда видят по ТВ, как на оппозиционных митингах толкают либо волокут в кутузку худенького заполошного старичка с эспаньолкой а-ля Дон Кихот и огромных очках. Показывают его в большинстве случаев на неспециализированном замысле – в противном случае было бы видно, что это ребёнок, раздобывший где-то театральный паричок.
Лимонову – семьдесят. Он, выходит, старше Никиты Михалкова. Это вечно необычно. К тому же я знаю, что Лимонов – один из лучших писателей России.
Может, и лучший – по владению словом хотя бы. По крайней мере, на сто голов выше перехваленного Прилепина, им же и порождённого.
Лимонов – лучший? И кто-то, знаю, на данный момент морщится, как кислого съел. Морщитесь – в итоге, он Лимонов, а не Клубничкин. Но закройте ваш всегда открытый для возражения рот и прочтите рассказ «Смерть рабочего», «Книгу мёртвых» либо «Книгу воды».
Это идеальная проза внимательная к любому перемещению судьбы. Пронизанная тем, что мы именуем человечностью, в то время, когда желаем похвалить эту тварь – человека
Исходя из этого пишу что-то к семидесятилетию Эдуарда Лимонова, которое в действительности фикция. Вечному ребёнку родом из Достоевского, что поставил над собою неповторимый художественный опыт длиной приблизительно в сорок лет.
Я, не знакомая с ним, знаю о нём всё, что он решил поведать, – о рабоче-бандитском харьковском детстве, о жёнах и родителях, о врагах и друзьях, об американских и бедствиях сочинителя и парижских радостях О русской колонии, в которой довелось совершить два года. Я как участник литературного шоу «за стеклом» присоединилась к судьбе «Эдички» и переживаю с ним и за него.
Ничего общего с Лимоновым у меня нет. От всяких революционеров и оппозиции меня тошнит. Наряду с этим Лимонов мне нравится.
Я ни при каких обстоятельствах не видела более несчастного, более честного и более бедного писателя, чем он.
Честен он до кошмара какого-либо. Скажем, у большинства творческих людей имеется сложное сочетание в единого характера мужских и женских линия.
Но Лимонов бесстрашно препарировал себя – да так, что воочию видно, до чего негармонично и несчастливо переплелось в нём мужское и женское начало. Как мужчина – он большого калибра: храбрый, стойкий, трудолюбивый, добропорядочный.
А вот дама из Лимонова паскудная: злобная, завистливая, безвкусная и ревнивая. В то время, когда просматриваешь его публицистику, видно – тут доблестный мужчина вести войну, а тут внезапно вылезла женская гадина и перекусала из чёрной ревнивой злобы собственной кроме того самых ближних соратников.
Но он ничего не таит. Льёт бессердечный свет неизменно трудящегося интеллекта на всю собственную несчастливую судьбу.
Ищет подвига, которого нет и не будет. Горит от страсти к дамам, каковые немилосердно уходят Сердитый, худой, многословный, энергичный до патологии.
Неудачи в таких масштабах и таковой размеры внушают уважение.
Не редкость, что заслуги (десятки отличных книг!) не совпадают с признанием, но чтобы до таковой тоски, до таковой петли Возможно поразмыслить, что Горе-злосчастье, в действительности, как в сказках, живое существо – и оно прицепилось к Эдичке, хватает его за руки, не отстаёт ни на ход. Легко поразительно, как невинны и красивы были лимоновские «нацболы» – и как крута и дика расправа с ними.
И неужто кто-то может поверить, что с парой автоматов Калашникова Лимонов планировал «поднять восстание русскоязычного населения в Казахстане», как ему инкриминировали? Правда да и то, что в тюряге Лимонов не только собирал материал для книг, но и отдыхал.
Всё ж таки жильё, пища. Кругом товарищи. С этим у Эдички всю дорогу неприятности.
Лимонов – отверженный. Тот, кто выпал из порядка, – из любого порядка, кроме того и миропорядка. Несогласный, рассерженный, проклятый.
Исходя из этого он ни при каких обстоятельствах не повзрослеет, он постоянно стоит на одном и том же месте. Пишет одинаково (одинаково прекрасно), что в тридцать, что в семьдесят.
И пишет об одном: мир захвачен.
Мир захвачен безнравственными, сытыми, хищными, к каким Христос не приходил. Они оккупировали все замки и дворцы на свете, забрали самых лучших, элитных дам и тупо насилуют почву, выгребая из неё силу и достаток.
Их миропорядок, если вы отказываетесь его признавать, – ужасен. И однообразен везде: в Америке, Франции, в современной России.
Исходя из этого поэт может подняться лишь на сторону нищих, проклятых, отверженных и не имеет права прославлять безнравственных и сытых.
Примитивно? Да это французский романтизм, кстати.
Двести лет назад Эдичку, если бы он не умер от чахотки либо хандры, носили бы на руках и просматривали вслух в лучших салонах. А на данный момент пожимают плечами: мол, вот ископаемое.
Эмиграцию Лимонова возможно было бы счесть неточностью – всё ж таки болтался за бугром, пропустил практически двадцать лет неспециализированной судьбе а также не наблюдал вместе с народом «Семнадцать мгновений весны». Он обнаруживает полное незнание самых известных для аборигенов вещей, как раз по причине того, что в семидесятых–девяностых годах мерил психованными шагами нью-йоркские и парижские улицы.
Но возможно так как и возвращение в Россию счесть неточностью для романтического французского писателя, без отличия. Или всё в жизни Лимонова неточность, или нет никакой неточности ни в на данный момент.
Имеется фантастическая верность себе. Подвиг записывания всей собственной жизни. Необычный дар слова. И такое чувство, что, в случае если Лимонов и не угоден Господу, то, по крайней мере, он Ему занимателен.
И Он длит его дни, и дар не иссякает.
Может, он станет детским писателем? Сочинит для собственных двух деток какие-нибудь «Эдичкины сказки»?
И мы, читатели, от этого победим. А захотеть мне Лимонову нечего.
Положение его безнадёжно.
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
Отверженные (1978) христианский фильм.
