Три часа с удивительным рассказчиком
При знакомстве с иркутским актером Виталием Сидорченко тяжело поверить, что ему сравнительно не так давно исполнилось 80. И в этом нет неотёсанной лести.
Отечественный собеседник бодро поднимается по крутой лестнице Иркутского драмтеатра на верхний этаж, вставляет ключ в замок и приглашает нас в музей, созданию которого он посвятил столько сил, времени. Да что в том месте, душу посвятил. «Прикипел» к этому театру, в музей положил целый собственный энтузиазм.
Это на данный момент новому смотрителю музея кроме того официальная заработная плат положена, а раньше обращение шла об публичной нагрузке. За каждым экспонатом тут — история.
Среди них и личная. Как отыскал, как сохранил, как выяснял подробности, по крупицам собирал имена, даты, факты На протяжении интервью, снова появлявшись рядом со собственными «сокровищами», Виталий Петрович увлеченно делится с нами тем, что ему удалось «раскопать» в архивах, книгах, личных беседах с очевидцами событий.
Программки, афиши, подвыцвевшие документы, театральный реквизит с налетом времени, черно-белые фотокарточки Со снимков на визитёров музея Иркутского драмтеатра наблюдают томные столичные актрисы, блиставшие полтора столетия назад. Продвигаемся вперед, и царский период сменяется советским.
Женщины в шикарных платьях уступают место тем, кто воображал зрителю не только классику, но и пьесы «нового времени», подкрепляющие идеологию Страны советов. Тут, в музее, мы видимся взором с узнаваемыми людьми, каковые покинули собственный след в истории иркутского театра, и не только.
Леонид Броневой, юный Саша Вампилов и сам Виталий Сидорченко, которого фотограф выхватил объективом то в одной, то в второй роли. А сегодняшний Виталий Петрович — живой, настоящий, эмоциональный — тем временем проводит для нас экскурсию.
По собственной жизни и музею.
«Представьте, как артисты к нам на гастроли из столицы ездили в первые годы существования театра. Это же пять тысяч верст от Москвы.
На телегах больше месяца добирались. какое количество переправ по дороге приходилось преодолевать. К тому же разбойники на тракте промышляли.
И вдобавок сама Екатерина как-то просила губернатора, дабы он с артистами на обратном пути чаю отправил из Китая. Отыскал я такое упоминание»
«Лиза Горева. Прекрасная актриса была. Столичная, богатая. В то время, когда у нас бывала, на извозчике к театру подъезжала (в ту пору по большому счету зазорно артистам было пешком ходить, последний пятак, но тратили на извозчика).
Так вот Горева еще заставляла капельдинеров выходить, ковер перед ней расстилать. В соглашении это прописано. Капельдинеры по краям ковра выстаивались в ряд, а она, как королева, гордо по дорожке проходила в театр»
Отечественный экскурсовод подробно обрисовывает воздух, старается раскрасить характерными чувствами, переживаниями собственный рассказ. В определенный момент зарисовки из театральной судьбы медлено перетекают в истории, главным храбрецом которых, быть может легко сторонним, но внимательным наблюдателем был сам Виталий Сидорченко.
«В армии я попал в топографический отряд. Мы находились в Иудейской независимой области, станция Бира. А летом нас отправляли в поле, на первом году работы это была Камчатка. Я являлся водителем при штабе, возил главного офицера. Тот всегда контролировал.
Сейчас едем 200 км в одну сторону, на следующий день — в другую. Собственного рода экскурсия по Камчатке получается А красная рыба?
На ее переработке и добыче трудились вербованные. Различных людей со всей государства собирали — дам, мужиков, многие, как говорят, «из неблагополучных». Практически как у Горького «На дне», в ночлежке.
Это таковой опыт судьбы для меня. В том месте и выпивают, и дерутся, и чего лишь не насмотришься»
«А в то время, когда в ТЮЗе я начинал играться, то в моду именно вошли ВИА. А при театре всегда был оркестр для сказок. Я со своей стороны на «семиструнке» умел играться.
В общем, справил себе гитару, и мы с юношами сделали ансамбль. Я думаю, первый в городе.
Мы игрались танцы в ТЮЗе. Это 1963 год был. Музыка, девушки, юность»
Эпизод за эпизодом Виталий Петрович погружает нас в воспоминания. Три часа пролетают незаметно. Несколько раз за это время отечественный собеседник повторяет фразу: «Я же по натуре коллекционер». И разумеется, что коллекционирует он не только предметы.
Думается, что где-то актер сохраняет для себя подмеченные образы, их занимательные черты, манеру сказать, наблюдать, чудить, пьянеть, в итоге И позже, играя роль, Виталий Сидоченко как словно бы добывает все это и примеряет — как костюмы, как броские аксессуары — к тому либо иному храбрецу. Ему имеется из чего выбирать.
Он большое количество просматривал, большое количество видел, большое количество где побывал, будущее — по работе либо в домашней воздухе за столом — сводила его с увлекательнейшими людьми. на данный момент актер говорит, что, быть может, не все шансы, не все знакомства применял. Знал глубокоуважаемых режиссеров, имел возможность бы зацепиться в Москве.
Но и тут, на иркутской почва, его жизнь была насыщенной и увлекательной. Коллекция его воспоминаний, возможно, кроме того в разы полезнее, чем многие архивы и музейные экспозиции Этого хватит еще на одну книгу.
Первые две Виталий Сидорченко посвятил истории Иркутского драмтеатра. на данный момент имеется задумка сделать что-то наподобие подборки актерских баек. Энергии для воплощения задуманного автору не занимать, выкроить бы еще свободное время.
Он и в 80 лет — в центре событий и до сих пор выходит на сцену.
— Но так как первое образование у вас, Виталий Петрович, вовсе не актерское. Техническое?
— Вы правы. В люди я уехал в 14 лет из города Нижнеудинска, где окончил школу, семилетку. Было это в первой половине 50-ых годов двадцатого века. По окончании войны всего семь лет прошло.
Непростое время. Знали и голод, и мороз.
У мамы моей было 4 класса образование, папа на войне погиб. Мы с матерью посоветовались и решили: мне нужно куда-то поступить.
В Нижнеудинске в ремесленное (ЖД) училище меня не забрали: через чур мелок, а в том месте через два года нужно было уже кочегаром либо ассистентом машиниста трудиться. В итоге подходящий техникум нашелся в Ангарске, «новом социалистическом городе».
Так я въехал в цивилизацию. Это были, как сказал Алексей Максимович (Пешков/Неприятный — прим. ред.), мои первые неприятные университеты.
Жил в общежитии. Моих ровесников всего четыре человека, остальные около взрослые люди — 18-20-25 лет, многие уже по окончании армии.
И вот в этом необходимо было как-то «сохраниться», выучиться.
Мне в тот момент сильно помогли книги. Понимаете, в том месте, где моя мама трудилась телефонисткой, она еще управляла публичной библиотекой. Я оттуда медлено просматривал. И позже в техникуме также просматривал.
И по сей день у меня огромная библиотека. В общем, я выучился, повзрослел, мастером на заводе поработал, и в 19 лет меня забрали в армию.
По окончании работы опять в Ангарск на производство возвратился.
— А в какой момент вы внезапно переключились и стали человеком театра?
— В то время, когда меня на актерство потянуло? Так это еще в армии было.
В том месте я подался в художественную часть (опять смеется). Не слышали такую байку про Бориса Ливанова? «Борис Николаевич, зайдите в художественную часть! — Кошмар! Как художественное целое не имеет возможности зайти в художественную часть?»
Но возвратимся к армии. Я в самодеятельности принимал участие, миниатюры показывал, на гитаре игрался, пел.
Сослуживцы говорили: «Ну, ты, Сидорченко, артист!» Вот тогда я и заболел театром.
По окончании работы решил отправиться в Москву. Воротничок новый подшил — и вперед!
Пробовал поступить во ВГИК. Но оказалось, что таких, как я, в том месте не очень-то ожидают. Не смотря на то, что я хорошо себя продемонстрировал, фактурный юноша, до третьего тура дошел. Но было нужно возвратиться к себе.
Но мысли о театре не покинул.
Трудясь на производстве, начал играться в ангарской Народной театральной студии при ДК «Нефтехимик». В то время, когда в Иркутске открылось театральное училище — поступил в том направлении. Показался журфак в госуниверситете — и в том месте обучался, заочно.
Все это мне было весьма интересно.
Не смотря на то, что многие не осознавали: для чего я трачу себя на актерство, на писательство, в то время, когда возможно пойти в стать и институт хорошим инженером. Но нет.
Я театром заболел. Какая бактерия меня заразила?
— В Иркутский театр вас вязли сразу после окончания профильного училища?
— У меня был выбор — я взял приглашения от ТЮЗа и от драмтеатра. Дело в том, что тогдашний основной режиссер ТЮЗа Корсаков меня еще во времена студенчества деятельно в спектаклях задействовал. Я и шутов игрался, и полицейских.
Меня кроме того в грим-уборную к глубокоуважаемым «старикам театра» посадили (где я, кстати, мастерство грима по-настоящему и освоил). Один из моих сотрудников по театру юного зрителя кроме того позже, выходя на пенсию, советовал меня на собственный место в театральном училище.
В итоге я 33 года преподавал в училище грим.
А на сцене драмтеатра я в первый раз показался, будучи третьекурсником. Ставили «Гамлета».
Не ключевую роль игрался, конечно, а Бернардо. Но именно он начинал спектакль. не забываю, решетка опускалась и меня «колотун» охватывал
— В итоге вас с драмтеатром связывает уже 50 лет. За это время ролей было большое количество. Различных. Возможно, ненужно задавать вопросы о любимых и лучших.
Каждой вы отдавали себя полностью.
— В отечественной карьере, само собой разумеется, от режиссеров все зависит. Один видит тебя в собственной постановке, второй — нет. Кто-то, расщедрившись, угощает тебя главными ролями, другие — не балуют.
А вы осознаёте, что актером актера делают как раз роли. Начинаешь с «кушать подано», а позже по восходящей. Новые предложения, занимательные гастроли, звание «Заслуженный артист РФ« Все это мне страшно нравилось, и по сей день нравится. Я в театре прижился.
И время так незаметно прошло. Вправду, уже полвека.
— Вы упомянули, как ответственны для актера отношения с режиссерами
— Мне повезло. Меня заметили, рассмотрели два громадных режиссера, а том числе Вячеслав Кокорин.
Хороший, гениальный мастер, не смотря на то, что и человек резкий. Мы с ним расходились в идеологии.
Я ветхий «русак», человек от данной почвы, и собственный пространство постоянно защищал и защищаю. Но как актеру Кокорин разрешил мне раскрыться.
Вспоминаю, как мы ставили чеховского «Дядю Ваню». Важная пьеса. Чехова необходимо по-особому играться. Это не только про мастерство. Особенный чеховский стиль, воздух требуется передать.
Не каждый актер сможет. Так вот, думаю, роль обедневшего помещика Телегина в «Дяде Ване» была в моей карьере одной из самых броских. В том месте был таковой момент-находка: Телегин уже уходить планирует и внезапно говорит: «Дай я вам спляшу».
Что-то наподобие, как в том украинском мультипликационном фильме: «Щас спою!».
— Это была ваша мысль?
— Как человек творческий, я во многом собственные роли сам придумываю. То, что режиссер требует — это одно. Но у меня же также обширный опыт — работы, общения с другими режиссерами. И, в итоге, мне же отвечать перед зрителем.
Исходя из этого я придумываю грим, костюм, какую-то чудаковатость, особенность храбреца. Они так как все различные — в сказках одни, в хорошей драматургии — другие.
И актеру нельзя быть однообразным.
— Говорят, чеховские храбрецы у вас очень хорошо выходят
— По всей видимости, у меня получается существовать внутри его пьес. Чехов так как не обожает всплесков.
В случае если уж взорваться, то в финале. Но принципиально важно мочь продемонстрировать существование, переживание. не забываю, в «Чайке» я игрался брата основной героини, человека на коляске. Роль сложная по внутреннему состоянию.
В том месте время от времени такие паузы необходимо держать, в них существовать, очень многое выразить через глаза. И в случае если эти глаза в паузах оценивают красотку в третьем последовательности, то простите Зритель останется к вам глух.
Словом, принципиально важно попадать в роль. Я к этому приучен. Совсем необязательно кричать, дабы что-то выразить. Принципиально важно жить судьбой храбреца. Это не верно легко.
Но меня этому актеры ветхой школы обучили, передали то, что сами знали и умели.
— Сейчас вы передаете собственный опыт молодежи. И как? Получается?
— У нас имеется хорошие юные парни. Наружность, поставленная обращение Но я постоянно напоминаю им, что необходимо помогать режиссеру создавать образ. Надеть костюм — не означает перевоплотиться.
Само собой разумеется, в каждом храбрец база моя — мое сердце, моя душа, мой темперамент. Но я обязан идти к образу: не просто текст сказать, а искать какие-то особенные моменты в поведении, «пунктики» что ли.
И грим — само собой разумеется, в создании образа также громадный ассистент. Да, прекрасно, в то время, когда наружность сходится с внутренним состоянием и внешними данными артиста. Но время от времени весьма сильный диссонанс.
Скажем, какой из студента Яши Воронова выходил Иван-Дурак? Да никакой! Второй тип наружности полностью.
Но он весьма желал эту роль. И мы сделали, сочинили ему грим.
Яков, сейчас глубокоуважаемый актер, до сих пор гордится, что верно сыграл эту роль, изначально не доходившую ему ни по психофизике, ни по обличью.
Хороший грим, нужно сообщить, оказывает помощь и самому актеру, и его партнерам. Я тут в «Александре Невском» игрался священника.
Так режиссер первый раз в гриме меня заметил — перекрестился (смеется).
В случае если резюмировать, то принципиально важно внимание ко всем подробностям образа. Как раз они цепляют. Вы и по моей манере излагать, возможно, осознали, что я не могу без подробностей.
Так же и книги пишу — во все детально вникаю (Виталий Сидорченко — создатель книг «Иркутская антреприза: страницы истории муниципального театра 1790—1920 годов» и «Иркутский театр им. Охлопкова: страницы истории (1920—1960 гг.) — прим. ред.).
На написание книги уходит год, на скрупулезный сбор материала — десять. Не обожаю я «вылезать» с недоделанным, будь-то книга либо роль.
И в чем-то две эти мои профессии — актёр и писатель — весьма похожи.
Актер, повторюсь, также обязан придумывать — применять то, что он знает о жизни, о профессиях и о людской природе
Михаил Делягин о роли общаков в работе ЦБ
10 hours and 1 second of pure black screen!
